— Начнется война — напишут, никуда не денутся… Ужинать будешь? — спросила Зинаида Александровна у дочери. Нина кивнула.
На следующее утро, шагая от трамвайной остановки к зданию института в Малом Кисловском переулке, Нина думала разом о нескольких вещах: о том, как она не любит пьесы Горького, а именно о них будет сегодня говорить лектор, о том, как бы потактичнее намекнуть Мише на чисто дружескую природу ее отношения к нему и о том, что лучше бы не было войны, а уж все остальное…
— Доброе утро.
Нина повернулась: перед ней стоял Опалин. Без головного убора, несмотря на холодную погоду, и в сером полупальто, в котором она раньше его не видела. Воротник поднят, руки глубоко в карманах. Тогда, при первой их встрече, Нина почему-то решила, что ему лет двадцать пять, но теперь, в приглушенном утреннем свете, стало очевидно, что он старше, и это открытие наполнило Нину трепетом. Рубец возле брови она почти не заметила, но зато обратила внимание на нос неправильной формы, как у боксера, которому приходилось порядочно драться.
— Вы меня помните? — спросил Иван.
— Д-да, — ответила Нина, глядя на него во все глаза. — Вы мне тогда еще кричали ложиться…
Тут она с опозданием сообразила, какую чудовищную двусмысленность только что сморозила, и, совершенно растерявшись, выронила портфель, который упал прямо в лужу. Если Опалин не бросился помогать ей, то не от недостатка вежливости — он мог быть и вежлив, и тактичен, когда хотел, — а потому, что опыт приучил его не делать резких движений и не поддаваться первому порыву.
«Ух, какие у него глаза, — думала зачарованная Нина, вынимая портфель из лужи, — и почему я решила, что у него глаза светлые? Вовсе нет… — Тут она снова обратила внимание на шрам и содрогнулась. — Какой ужасный шрам, его, наверное, какой-нибудь бандит пытался убить. — И совершенно нелогично заключила: — А борода ему тоже очень шла…»
— Когда мы с вами виделись в прошлый раз, вы упоминали свою подругу, — сказал Иван. — Елену Елисееву. Можете ее описать?
— Ну, она такая… — Нина наморщила лоб, испытывая затруднение, которое знакомо всякому, кому вдруг требуется перевести на язык слов хорошо знакомый или примелькавшийся образ. — У нее прическа… — она сделала неопределенный жест возле своей вязаной шапочки, — перманент. Она красится… иногда довольно ярко. Ростом… ну… примерно с меня. Глаза серые…
— Особые приметы какие-нибудь можете назвать? — терпеливо спросил Опалин. — Шрамы, родинки…
