— Папа, меня сейчас стошнит.
Отец резко затормозил, уводя джип в сторону, я открыл дверь, и меня вырвало на влажную землю. Воздух оказался на удивление холодным, но у меня выступили капли пота на лбу, пока я стоял на коленях и отплевывался шоколадом и водой. А потом на меня навалилась такая усталость, что я растянулся на траве, которая мгновенно стала для меня мягким и надежным убежищем.
Отец по-прежнему сидел за рулем:
— Как ты мог так с нами поступить, Бенжамен?
Трава щекотала мне щеку, и я слышал его голос, в котором клокотала сдерживаемая ярость, как будто издалека или как если бы он обращался к какому-то другому Бенжамену. И мне было совершенно все равно.
— Ты хоть можешь себе представить, что мне пришлось звонить Патрику Фавру? Что я должен был умолять его, унижаться перед этой сволочью?
Его голос зазвенел. Земля подо мной принимала форму моего тела, укачивала меня или собиралась поглотить.
— Ты хоть на секунду, на одну только секунду можешь подумать о ком-то, кроме себя?
Я зарылся лицом в траву, мне казалось, что я лежу в нежных объятьях, а вокруг пахло озером и всеми живыми существами, которые в нем обитали, в глубине и прямо у поверхности; они открывали свои мутные глаза и разевали рты, которые были еще темнее окружающего их мрака.
— Нет, конечно, ты на это не способен! Вы всегда были эгоистами, что ты, что твоя сестра.
Мне казалось, что озерные создания слушали нас, и вообще вся природа прислушивалась, а отец замолчал — он выговорился, но слова его останутся навсегда. И мне даже стало как-то легче, пока я вот так лежал, улавливая лишь дуновение ветра, раскачивающего ветви деревьев; рана на щеке не чувствовалась, тело перестало что-либо ощущать. Меня занимали лишь озерные создания, они извивались, выползали из грязи, их жабры открывались и закрывались, а безлапые тела корчились на берегу.
Наконец отец поднял меня с земли. Я не слышал, как он подошел, он передвигался совершенно бесшумно. Он как-то враз вырос передо мной, рванул сильными руками и отнес на кожаное сиденье, а потом озабоченно склонился надо мной и мягко пристегнул ремнем.
Потом он сел за руль, и мы поехали. Солнце блестело на дороге и в лужах по бокам, в них отражался миниатюрный мир, а сердце мое переполняла любовь к отцу.
Я положил руку ему на плечо.
Маттиас Россе пришел в школу с опухшим глазом и раздутой губой с запекшейся коркой крови, со мной он не разговаривал. Смотрел сквозь меня куда-то в окно или разглядывал карту полушарий над моей головой, погрузившись в собственные мысли.
