— Тебя все равно ничего не интересовало.
Худой официант в шортах, болтавшихся на бедрах, поставил перед ней стакан, стекло звякнуло — такая короткая радостная мелодия, звук далекого колокольчика.
Она выпрямилась и наконец посмотрела на меня. Казалось, ей пришлось убеждать себя в том, что я — не сон или кусок ее воспоминания, а реальный тип из плоти и крови, псих, который сидит перед ней, нервно теребя в руках дурацкую чашку, в потной, прилипшей к телу рубашке и пожирает ее глазами сумасшедшего.
— Знаешь что? Мне наплевать. Жива или нет, наплевать.
Она выдохнула дым через нос, выпустила маленькие грустные или гневные облака.
— Вы не одни в этом мире страдаете, Бенжамен. Страдаете, уходите, бросаете. Ты поступил так же, как она. Исчез. Ты существовал, я точно знала, где тебя найти, но достучаться до тебя не могла. За кого вы себя принимаете? Я писала тебе, звонила, думала и думала, хотела понять, что я сделала не так, ведь ты мне ничего не объяснил. Ты вообще не соизволил мне сказать хоть что-нибудь, словно ничего не было. Я с ума сходила.
Она подняла глаза к небу, словно там, в пространстве, развернули свиток ее памяти.
— Ты такой же, как она. Два сапога пара.
Я никогда не видел ее в ярости; кока-кола в ее стакане была такой же темной, как волосы и ломаная линия бровей. Немного липкой, сладкой жидкости пролилось на платье — капли расползались черными, высветляющимися по краям кругами, будто сердце Джил разорвалось и хлынувшая из него кровь теперь медленно проступала сквозь акриловые цветы.
— Я бы предпочла, чтобы ты умер.
Она резко поднялась, отбросив щелчком сигарету, та описала полукруг и упала. Я вскочил.
Мгновение мы молча смотрели на окурок, потом Джил взглянула на меня:
— А твои родители… Естественно, они тебе ничего не сказали. Я иногда пыталась поговорить с тобой, но ты ничего не хотел слышать.
— О чем поговорить?
Она шевельнула плечами, словно скинула с них тяжеленную медвежью шубу, и, легкая, почти нагая, бросила:
— Ты не у меня спрашивай, Бенжамен, ты у них спрашивай.
Через секунду она исчезла — вошла в стеклянные двери аптеки или испарилась, как поцелуй на стекле.
Я стоял перед аптекой. Голова кружилась, солнце сверкало, как большая лампочка. Его свет — пучки частиц или песня Вселенной, которая распространяется во всех направлениях, отскакивая от материи, — гнал меня вперед. Больше всего мне хотелось вернуться домой, где бы он ни был, мой дом.
Я поднялся к вокзалу — там все показалось мне невероятно далеким и чужим — и решил вернуться туда, где жил последнее время. И вот я на месте: подземный гараж, сухой и гулкий, как пещера, в которой стоило бы провести лето, странная жестянка — моя маленькая машина. Мне нужно вернуться туда, где все началось.
