— Здравствуй, Джил.
Я понимаю, как тяжело мне даются слова.
— Что ты тут делаешь?
Она взволнована, а может, вне себя. Она так мало изменилась, что это невыносимо. Щеки впали, в уголках глаз появились маленькие морщинки, но она так невозможно красива, что вихрь эмоций едва не отбрасывают меня обратно в пустоту за моей спиной. На шее у нее две полосы, и я представляю мужскую руку, проводящую ножом по ее горлу в нежной и опасной любовной игре.
— Я… Я пришел к тебе.
Она сухо хмыкнула:
— Очень мило.
— Я хочу сказать — Саммер жива.
Джил смотрит на меня так, словно не слышит или не понимает смысла моих слов, поворачивает голову и меряет взглядом стену. До меня издалека доносится ее голос:
— Выйдем на пару минут, хорошо?
Она решительно прошла к террасе кафе прямо напротив аптеки, подвинула к себе железный стул, села и положила локти на стол, как будто у нас свидание.
Я сажусь, я в панике. Я не понимаю, почему за один день решил сделать больше, чем за всю свою паршивую жизнь. Я слышу, как гулко стучит мое сердце, мне кажется, что Джил тоже его слышит, что весь город бьется в ритме моего сердца, огромного полого мускула, который сжимается и разжимается под земной корой. Его грохот, как дыхание исполинской новорожденной твари, которая карабкается к поверхности, как шаги могучего звероящера, который медленно идет по улице, возвышаясь над домами и раздвигая чешуйчатым гребнем облака.
— Я был у флика, который вел это дело.
Она молча смотрит на меня.
— Он нашел ее. Через два года после исчезновения. И мои родители были в курсе.
Джил достает пачку сигарет — прятала ее в складках платья или в нижнем белье?
— Ты пришел, чтобы мне это сказать?
К коже приливает кровь, будто она плеснула мне в лицо кипятком.
Я трясу головой, но Джил не смотрит на меня; подошел официант, она заказывает кока-колу, я — кофе, хотя хотел бы выпить водки или проглотить пригоршню таблеток из коробочки, которую она отдала девушке в блестящем обруче.
— И еще Саммер не дочь моего отца.
Джил молча курит и смотрит в стол, выложенный мириадами стеклышек, похожих на маленькие раскрытые глазки.
— Ты знала?
Она вздыхает, не поднимая головы:
— Конечно, она мне сама сказала. Нашла семейную книжку,[30] где было написано: «Отец неизвестен», ей было лет тринадцать или четырнадцать. Но это не имело значения.
Я ужасно устал, но видел, что она рвется в бой.
— То есть, все были в курсе, кроме меня.
Ее веки дрогнули, у кромки ресниц появилась черная тень:
