– Да, – говорит Милла. – Я писательница и занимаюсь исследованием для новой книги. Детектива о пропавших людях.
– А вы? – он смотрит на меня.
– Я помогаю Милле с книгой.
Свейн Борг снова направляет взгляд на Миллу.
– Август Мугабе, – начинает он с улыбкой. – Так же зовут вашего героя, да?
– Да, – сияет Милла. – Вы читали мои книги?
– Моя мама любила ваши книги, я часто читал ей после того, как она заболела. Я помню их. У Мугабе же была жена, которая пыталась убить его?
– Сейчас я работаю над последней книгой. Поэтому…
– Больше не будете писать?
– Буду, но не про Августа.
– Почему нет? – его тон спокойный, расслабленный, но без традиционных западных фонетических особенностей, которые я ожидаю услышать от жителя Молде.
– Все когда-нибудь кончается, так ведь говорят? – Милла поправляет пряди волос и наклоняется ближе к столу.
– Откуда вы родом? – спрашиваю я.
– Из Молде.
– Жили там всю жизнь?
– Нет, какое-то время мы жили на юге страны у семьи матери, а родился я вообще на севере, хоть и не помню…
– На севере? – вырывается у меня.
Борг и Милла удивленно смотрят на меня.
– Что? – говорит Борг. – Что-то не так с севером?
– Да, – отвечаю я и чувствую боль в пробитой ладони. – Проклятый север Норвегии.
– Проклятый?
– У Торкильда было там одно дело, – быстро вставляет Милла, не отрывая глаз от Борга. – Все не очень хорошо закончилось.
– Дело? Вы следователь?
– Своего рода. Разыскиваю людей. Мертвых людей.
Свейн Борг изучает меня, не говоря ни слова, и наконец поворачивается к Милле.
– Значит, вы проделали такой путь, чтобы спросить меня, как я сюда попал?
– Если вы не против, – говорит Милла.
– По словам российского историка и писателя Александра Солженицына, арест – это «мгновенный разительный переброс, перекид, перепласт из одного состояния в другое»[19], – начинает Свейн Борг.
Милла оживленно кивает.
– И у вас так было?
– Нет. У меня было ожидаемо. После смерти матери я потерял над собой контроль. – Он смущенно улыбается и продолжает: – Она тоже была известной личностью, как вы.
– Сольвейг Борг. Она была певицей, да?
Борг кивает.
– Ее звали «Малышка», потому что она была маленькой и нежной, как куколка. А голос при этом мощный. – Он нервно смеется. – Маме никогда не нравились прозвища.
– У вас были близкие отношения?
– Да. Когда я рос, кроме нее у меня никого не было. Она часто брала меня в свои турне, даже когда я был еще совсем маленьким.
– Я слушала один из ее альбомов.
– И как вам? – И снова сдержанная улыбка, словно он не смеет улыбнуться в полную силу, то ли оттого, что его расстраивает состояние зубов, то ли просто не хочет.
