Говорил он каким-то ребячьим басом.
— А где же живет ваша Зося?
— У Скуратовича служит.
«Уж не та ли, что овес убирала и о лошадях говорила?»
Кондрат Назаревский пошарил у себя в карманах. Но откуда у него могло взяться что-нибудь, чтобы позабавить ребенка или дать ему полакомиться? Он растянулся на скамье, сунув себе под голову какое-то тряпье.
«Вот черт! — подумал он о Скуратовиче. — Замучил меня, собака!»
Малыш продолжал орудовать ложкой.
Спал или дремал Кондрат Назаревский? Не хотелось даже шевельнуться. В доме стояла непривычная тишина, и продолжалась она до тех пор, пока кто-то, вошедший в дом, не хлопнул дверью. Это была та самая девушка.
— Какой же ты замурзанный! — сказала она мальчику.
Она намочила полотенце, вытерла ему лицо и что-то дала:
— На, бери!
— Сало! — обрадовался малыш. — Где взяла, Зоська?
— Тебе принесла.
Мальчик ел и шалил с сестрой, кидался на кровать, кувыркался и заливался беззаботным смехом.
— Человека разбудишь! — успокаивала она его.
Кондрат приподнял голову. Девушка узнала его, но не удивилась и только смотрела, будто ожидая объяснения. Назаревский сказал, что вынужден был сделать передышку, так как он ранен и еще не вылечился.
— А пока подводу раздобыл, повозился я с этим Скуратовичем.
— Я потому и домой пришла, что беда мне теперь будет. Сказала, не подумав, что лошади в лесу, а потом спохватилась, что он ведь и сам это знает.
— А если бы подумали, не сказали бы?
Она поняла смысл вопроса, но ответить сразу не могла. Заговорила о другом:
— Не знаю, что теперь делать! — глаза девушки заблестели от слез. — Побоялась там оставаться — загрызут! Дня три покоя не будет. Я должна была в поле работать до полудня, а потом идти на гумно готовить место под овес, да вот не пошла. Понесет хозяйка в ельник этому Толику еду, а он ей все расскажет. Заест меня старуха. Прибежала домой — вижу, лошадь Скуратовича стоит. Мы с ним дальние родственники.
Девушка заплакала. Кондрат Назаревский невзначай вторгся в чужую жизнь. Словно заговорщики, он и эта девушка были теперь замешаны в одно дело. Мальчик, напуганный плачем сестры, смотрел из своего угла на Кондрата.
— А совсем бросить работу у него не можете?
— Тогда придется идти к кому-нибудь другому.
С полной искренностью, доверчиво стала она рассказывать о своем батрачестве, об отце, о Скуратовиче. Теперь она уже казалась не наивной девочкой, которая так непосредственно и прямо напомнила своему хозяину о спрятанных в ельнике лошадях. Она даже по-своему давала оценки некоторым событиям и людям, проявляя при этом жизненную практичность. Рассказывала о Скуратовичах, что видела сама, и то, что приходилось слышать о них от старших.
