Сильно припадая на переднюю ногу, лошадь тронулась с места.
— У меня самого, — продолжал хозяин, — лошади неплохие, да вот в разгоне все. Две в обозе, а третью взяли знакомые в деревню снопы возить. Что ж, надо людям помочь. Сам кое-как управился. Овес только вот еще не скошен.
Лошадь едва двигалась, на каждом шагу опуская голову чуть не до самой земли.
— Где ваши лошади? — Кондрат соскочил с телеги и остановил клячу. — Сейчас же давайте свою лошадь!
— А где я ее возьму?
— Вам лучше знать.
Скуратович слез с телеги и облокотился на передок.
— Я делаю все, что могу, чтобы помочь вам. Какого коня имею, такого и запряг.
— Чтобы мне помочь! Ты еще, может быть, благодарности от меня ждешь? Сейчас же давай другую лошадь!
Скуратович развел руками и снова застыл в прежней позе.
— Даю тебе минуту на размышление. А потом — либо ты запряжешь хорошую лошадь, либо я тебя арестую.
Скуратович вдруг согнул спину так, что она стала широкой и круглой. Он молча сел в телегу.
— У меня лошадей нет. Проедем с вами лесок, а там, в деревне, я возьму коня... До деревни и двух верст не будет.
Он помолчал.
— Хотя и то сказать... Боюсь я этим лесом ехать. Тут часто бандиты орудуют.
Это уже и вовсе звучало насмешкой. Кондрат выхватил револьвер:
— Марш!
После всей этой канители Кондрат Назаревский еще сильнее почувствовал боль в ноге. Кое-как въехали в чащу молодого ельника. Лошадь плелась еще медленнее. Кондрат слез и пошел рядом с телегой. Слез и Скуратович. Вскоре ельник расступился и, все залитое солнцем, открылось овсяное поле. Около десяти женщин убирали овес. Первой от дороги работала молоденькая девушка, совсем еще подросток. Она разогнулась, чтобы посмотреть, кто едет, и Кондрат Назаревский увидел тонкое загорелое лицо, густые рыжеватые волосы, белый платок на самой макушке. Увидав подводу, девушка бросила работу и застыла в ожидании. Ей было лет четырнадцать.
— По наряду? — спросила она, с любопытством поглядывая то на Скуратовича, то на красноармейца.
— Да,— хмуро ответил Скуратович.
— Что же вы, дяденька, хорошего коня не запрягли?
Она, не моргая, смотрела прямо на Скуратовича. Женщины — одни усмехнулись, другие еще ниже склонились, искоса посматривая на дорогу. Скуратович пожал плечами и взглянул на красноармейца: что, мол, с ней разговаривать? Красноармеец-то ведь знает, что дома у него лошадей нет!
Девушка не спускала глаз с хуторянина. Это была сама, можно сказать, наивность — искренняя, детская. Девушка вышла на дорогу. Кондрат заметил, что лицо ее от загара густо усеяно веснушками. Он остановил лошадь. Скуратович обратился к девушке, пожирая ее глазами:
