Уверенный в справедливости своих суждений, Скуратович и мысли не допускал, что человек, которого он везет, смотрит на вещи по-иному. Спохватывался он лишь тогда, когда человек этот вставлял свое слово. Вот и теперь Назаревский заметил:
— Тогда бы у вас уже было много батраков?
— Кто знает! Разве может человек знать наперед?
Скуратович как бы смутился. Назаревский вдруг увидел его во весь рост. Он даже удивился, почему этот человек в него не стреляет, а везет на своей подводе. Такое сложилось у Кондрата Назаревского впечатление.
— Погоняйте! — сказал он с презрением. — Этак мы и до вечера не доберемся.
Скуратович так же презрительно, но покорно стегнул коня.
Измученное войною и раной, тело Назаревского просило покоя. Он стремился скорее доехать туда, где сможет отдохнуть и подлечиться. Скуратович молчал. Кондрат облокотился на солому, прилег. Локтем прижал солому ко дну телеги. Так было спокойнее ехать. Дорога медленно уплывала.
Только на следующий день Кондрат Назаревский увидел свой родной городок. Он не узнал его. Каменные дома, которых в городе было немного, разбиты снарядами, на месте деревянных — торчали обгорелые стены. Чернели опаленные ветви садов. Люди ютились на улицах. Ворохами грязного тряпья выглядели детские постели. Убитые горем женщины никак не могли прийти в себя. Люди собирались кучками, не в состоянии еще приняться за какое-нибудь дело. Кондрат шел по улице, никого ни о чем не спрашивая. Ему и так было ясно: война, отступление неприятельских войск. Он дошел до конца улицы. «Каков сейчас отец? Как они встретятся?»
Две стены маленькой ткацкой фабрики сожжены и разрушены. «Стало быть, теперь уже отцу, старому ткачу, работы не будет», — думал Кондрат, сворачивая к ветхому деревянному дому. На пороге в сенях он встретил девочку, на вид лет восьми. Она что-то несла в аккуратной корзинке из крашеных лучинок. По этой корзинке Кондрат и узнал ее.
— Ирка! Иринка! — крикнул он. — Сестренка!
Девочка сначала не узнала его, а потом обрадовалась и заволновалась.
— Ты подросла, Иринка! Куда это ты с кошелкой?
Она приподняла полотенце, закрывающее корзинку, и он увидел бутылку молока, кусок хлеба и половину серого коржа.
— Наш тата в больнице. Его офицер шомполом... знаешь? Проткнул.
— Ну, говори! Поправляется?
— Не знаю. Доктор говорит, что поправляется.
— Пойдем вместе.
На базарной площади сохранилось несколько домов. В одном из них помещались революционный комитет, военкомат, Чека. Словно сквозь туман, читал Кондрат самодельные, кое-как намалеванные черным на фанере вывески. Наконец добрались и до больницы. Он шел следом за сестрой. Она повела его разгороженным двором к третьему дому. Он все шел за нею. Иринка вошла в первую палату, где лежал отец. С удивлением обвела взглядом одну за другой все койки. На той, где она привыкла видеть отца, лежал кто-то другой, незнакомый.
