Вот такие добротные вспоминания написал уважаемый Александр Капитонович Романский.
В заключение этого затянувшегося повествования хочу сказать несколько слов. В моём домашнем архиве есть две толстенных папки с надписью «Всё о Н. А. Клюеве». Полвека, как пчела, я носил и ношу туда по капелькам, по крупицам живительный нектар — разные разности: фотографии, воспоминания людей, знавших Клюева, фотокопии статей из давних газет Петрозаводска и Вытегры, письма ко мне Бориса Кравченко — брата художника Анатолия Яр-Кравченко, последнего милого друга Клюева. Есть у меня и копии некоторых писем Клюева, которые мне дали читать в Ленинграде в Пушкинском Доме, запись бесед с Ильёй Ильичом Шнейдером, переводчиком и личным секретарём Айседоры Дункан, томик стихов Клюева «Медный кит», принадлежавший Сергею Ручьёву, молодому поэту, другу Клюева в Вытегре.
Это всё мне пригодилось, когда я рассказывал о нашем знаменитом земляке по телевидению, когда писал серьёзную статью «Олонецкий баян» для «Дня поэзии», когда готовил публикацию в сборник воспоминаний о Николае Клюеве. Конечно же, я мог тогда сделать больше, но побоялся. После хрущёвской «оттепели» вновь наступили холодные брежневские времена.
Ни в коем разе не считаю себя подлинным знатоком жизни и творчества Клюева. Я только-только прикоснулся к многообразной, страдальческой жизни Великого поэта земли русской, вознесённого на гребень волны Революцией, служившего ей верой и правдой. Но революция, как Молох, хотела жертв; как Чудище Трёхглавое, она поедала своих детей. Чудище схамкало и одного из лучших своих сынов — красного поэта, заливистого певца Коммуны — Николая Клюева.
После травли современников, насмешек и глумления, полного непечатанья поэта ссылают в дальнюю даль от милой Олонии: сперва в Нарым, а затем в Томск. Голод, болезни, одиночество. Страшные письма о помощи к старым друзьям, знаменитым деятелям культуры. 13 октября 1937 года «тройка» приговорила Клюева к расстрелу.
…Есть у меня и подлинная редкость. В одной из папок моих лежит большой чёрный конверт, в нём малый, а в том малом — ещё меньший. И в этом самом маленьком конверте — две подлинные оригинальные фотографии Николая Алексеевича Клюева.
Первая — парадная, овальная. Клюев — в излюбленной чёрной шляпе, из-под неё виснет скоба чёрных волос. Моржовые, крепкие, густые усы. Он в новой чистой рубахе, где узоры крестиком. Поверх рубахи поддёвка, по краю воротника тонкий кожаный кант. Поддёвка распахнута, из-под неё соскользнула на грудь серебряная цепочка. Что внизу на ней? Иконка бронзовая, складенёк литья Даниловского монастыря, крестик керженский? Это март 1916 года. Петроград. Тогда же, в том же фотоателье, он фотографируется с милым новым другом — Сергеем Есениным. Это их первая встреча.
