.
Я подхожу к двери номера, где все собрались. Меня пробирает волнение. Я стучусь. Мне открывают. Они встречают меня отсутствующими взглядами. Я сразу понимаю, что мне не рады.
– Вали откуда пришла, – говорит мне один из игроков и захлопывает дверь у меня перед носом. Комната взрывается общим хохотом – будто этот человек рассказал самый смешной анекдот на свете.
Эти слова потрясают меня до глубины души. Я забиваюсь в свою комнату, залезаю на кровать и рыдаю. Я так отчаянно хочу, чтобы меня приняли, но не остается никаких иллюзий: никто не собирается меня принимать. И откуда этот расизм? Почему один подросток говорит другому, чтобы тот проваливал откуда приехал? Их что, родители этому учат?
На следующий день ко мне настроены так же враждебно и говорят даже не пытать свое счастье с ними снова.
– Можешь не приходить, – говорят они мне. – Мы не хотим с тобой общаться.
Вот так просто.
Так что я больше не пытаюсь ни с кем подружиться. Остаток поездки я провожу либо в одиночестве у себя в комнате, либо с игроками из других стран, либо с тренерами, которые нас сопровождают.
Несмотря на то что в Японии меня не достают побои и унижения отца, я все равно чувствую давление от необходимости побеждать. Я могу быть в тысячах километров от отца, но он все равно отслеживает каждый мой результат. Если я не выиграю или хотя бы не сыграю более-менее успешно, если по возвращении домой моя техника будет хуже, чем была, я больше никогда в жизни не поеду никуда без него, как сказал он мне по телефону.
Я выигрываю все свои одиночные матчи. Наша команда становится чемпионом.
Поездка увенчалась успехом. Теннисное руководство довольно моим выступлением в Японии, и в мае 1997-го меня и нескольких других игроков на шесть недель отправляют в Европу играть в турнирах до 16 лет. Папа снова остается дома.
Я еду вместе с Алисией Молик. Мы с ней нормально ладим, но я больше дружу с девочками из других стран. С ними мне легче быть собой – например, с Энсли Каргилл, восходящей звездой американского тенниса, которую все хотят обыграть. С ней мы очень подружились. Этим девочкам все равно, откуда я приехала, и я начинаю думать, что, может, со мной все нормально, что я вполне могу понравиться. Потом я размышляю: может, это чисто австралийская особенность, обусловленная консервативностью теннисных кругов и их неприятием чужаков? Понятно, что мой отец сеет хаос на австралийских кортах, но мне кажется, что ко мне настроены враждебно не только из-за него. Я чувствую предубеждение из-за того, что правительственную стипендию получает беженка, пусть я и лучшая сразу в трех возрастных группах.
