— Мира, скажи же что-нибудь! Дерево уже стояло здесь, когда я был маленьким мальчиком. Ему, должно быть, по меньшей мере, сто лет. Не молчи, Мира!
— Яблони могут жить очень долго. Сто пятьдесят лет и больше. И пока они живы, они плодоносят. Я хорошо знаю это, потому что жила в деревне, в отличие от тебя.
— Мира, ты чудесная. Ты смелая.
— Обратился Фредерик Генри к Кэтрин Беркли. Хемингуэй. «В чужой стране».
— Нет, — сказал Фабер. — Да, все верно. Но только это ты смелая.
— Нет, — сказала Мира. — Но я охотно бы стала такой. Это тоже оттуда, из рассказа «В чужой стране». — Ее волосы были недавно подстрижены, свежевымыты и уложены, некогда темные пряди поседели.
«Но они остались по-прежнему шелковистыми, как тогда в Сараево, — подумал Фабер. — Глаза тоже больше не выглядят потухшими, а снова сверкают, губы ее некогда прекрасного рта полнокровны, а многочисленные морщинки вовсе не портят ее лица. Она совсем немного подкрасилась и подушилась несколькими каплями тех самых духов, которые я подарил ей. Я их очень долго искал по всей Вене, те самые, которые привез ей однажды из Парижа Роберт Сиодмэк».
«Все как во сне, — подумал Фабер, — но это вовсе не сон, это реальность. Сорок шесть лет назад, когда мы въехали в этот дом, мне было шесть лет, и я впервые увидел это яблоневое дерево. В те времена все еще были живы: отец, мама, Мила, и яблоня давала плоды. Сорок лет назад, когда я уехал из Вены, чтобы жить в Берлине, я видел его в последний раз. Уже тогда отец, мама и Мила были мертвы. Тридцать девять лет назад я рассказал Мире в ее маленькой квартирке недалеко от гостиницы «Европа» в Сараево о моей яблоне. Тогда мы первый раз спали вместе. Теперь, спустя несколько недель после встречи, я снова вспоминаю почти все, что тогда произошло. Мы были счастливы, так счастливы. Обнаженные, мы лежали на ее узкой кровати, а за окном было уже совершенно светло. Мне удалось рассказать Мире так много за одну только ночь: о своих родителях, о Миле, о нашем доме здесь, в Нойштифте, где склоны Венского леса были засажены виноградом, о нашем саде и моей яблоне. И вот сорок один год спустя мы снова стоим вместе перед этим самым деревом, в том же самом саду».
— Там наверху было твое убежище? — спросила Мира.
— Да, — отозвался он. — Я все сделал сам из кожаных ремней, досок и кроличьих шкурок. Теперь все давным-давно уже сгнило. Оно было высоко наверху. Я целыми днями сидел там и читал.
— Сколько тебе было лет?
