Леонид Собинов остался в советской России, но ему позволяли наезжать и в Ригу, где жили родные его жены. В эти свои приезды Собинов выступал на сцене рижской Оперы.
Я всю жизнь помнил свою мать в самых разных жизненных ситуациях, даже самых незначительных. Но теперь, оглядываясь назад, вижу и то, что не умел по-настоящему понять и осмыслить ребенком.
Когда еще длилась неудачная затея с пансионом в Кемери, у нее работала повариха, полячка, к сожалению, как оказалось, пьющая и нечистая на руку. Мама долго терпела, но в конце концов вынуждена была сделать ей замечание. Пьяная повариха вбежала во двор, где Ильюша колол дрова, где были и другие люди, и завопила во весь голос: «Полюбуйтесь, как жиды издеваются над христианским народом!». Мать вдруг заметила, что Илья в гневе схватился за топор… Подбежав к сыну, она вырвала топор у него из рук: «Ты с ума сошел? Из-за пьяной бабы…». Подбежали люди: что стряслось? Случай этот не мог не врезаться в память и, очевидно, повлиял на формирование моего национального сознания.
Другой эпизод там же. У дверей позвонил старый, но все еще стройный и сильный на вид человек, вытянулся в струнку перед моей мамой и отрапортовал: «Докладывает николаевский солдат! Прошу пособить мне!». Мать не дала ему денег, но зато накормила обедом. Незабываемое впечатление оставила на меня выправка старого служаки. Через годы, уже в армии, я пытался подражать виденному в детстве. К сожалению, рост у меня совсем не тот…
Когда мне и одноклассникам было лет тринадцать, пошла такая мода – вырезать из журналов соблазнительные картинки и обмениваться ими, понятное дело, тайком от домашних. Сегодня эти картинки показались бы невинными даже в детском саду – видеть там ничего нельзя было, все женские тайны были прикрыты семью завесами. Не знаю, заметила мама следы этого увлечения или нет, но однажды, когда у нас был разговор по душам, она сказала: «Понимаешь, тебе нужно в каждой женщине как бы видеть свою мать».
Оставшись один, я прошел в свою комнату, достал из тайника свою коллекцию картинок. Черт возьми, ну никакого сходства с моей мамой! Потом однажды я ей признался: «Знаешь, мам, я пытался, но есть случаи, когда с этим у меня ничего не выходит!». Но мама упрямо повторила мне: «Ты должен учиться, ты должен научиться уважать женщину!». Этот наказ звучит у меня в ушах всю жизнь. И все же до сих пор я никак не могу увидеть в некоторых женщинах свою мать…
* * *
Достигнув двенадцати лет, я начал самостоятельно зарабатывать. Клиентка моей матери госпожа Лоде, дама неопределенной национальности (с мужем, начальником Телеграфа, она развелась), однажды спросила у мамы – не мог бы я помочь в учении ее сыну Георгу. Договорились о занятиях; мне причиталось пятьдесят сантимов за один час. Иногда занятия затягивались, и мне доставался целый лат. Я ощущал себя миллионером!
