. Ее брат был комиссаром где-то в России, и она рассказывала: «Прислал он фотографию, у него своя машина. И кто же он такой после этого? Буржуй! Зачем было делать революцию, если появились новые буржуи?». Портниха Анна Петерсоне принадлежала к левым профсоюзам. Она была много старше Лилии, во время войны беженкой попала в Петроград.
Лилия Булте по выходным иногда брала меня с собой к родственникам, жившим где-то в районе Спилве, и тогда я весь день проводил в обществе латышей. Они относились ко мне очень сердечно, я там чувствовал себя как дома, и латышский язык входил в меня вместе с окружающим воздухом.
Моя мама очень уважала латышей. Наблюдая за Лилией Булте и Анной, она замечала тысячу мелочей, отличавших этих двух женщин. Помню, она мне говорила: «Лилия одевается каждое утро хоть немножко по-другому, чем накануне. И на ней всегда все чистое». Анна, в свою очередь, отличалась начитанностью, не раз заговаривала со мной о книгах, например, посоветовала прочесть сказки Карлиса Скалбе.
Нужно упомянуть, что моим хорошим латышским языком я обязан еще и Мери Сауле-Слейне, матери всемирно известного архитектора Гунарса Биркертса. Она была учительницей латышского языка на подготовительных курсах Латвийского университета, на которых я занимался весной 1941 года. Сауле-Слейне была ученицей Эндзелина, преданной своему учителю до фанатизма. Она не просто учила языку, а умела сотворить с помощью латышских слов и речений целый мир. За это я буду благодарен ей до конца дней.
Итак, ателье находилось тут же, в нашей квартире, поэтому я хорошо помню его клиентуру. То была не простая публика. Дочь фольклориста Петериса Шмита с рассказами о Китае, в котором они жили долгие годы, сотрудница советского посольства Страуяне (ее вместе с мужем расстреляли в Москве в 1937 году), баронесса Энгельгардт… Было на кого посмотреть, что послушать.
Однажды мать накрыла стол, как на праздник, сказав: «Сейчас к нам придет Леонид Собинов. Услышишь звонок – открой дверь!». Я, конечно же, знал, кто такой Собинов, – тенор, второй после Шаляпина русский оперный певец с мировой славой. Не раз слышал от матери восторженный рассказ – как волшебно он поет, как красив, как был окружен поклонницами в Петербурге, где мама его не раз слышала в Мариинском театре. Я открыл дверь – там стоял сгорбленный, серый старичок. Я пригласил гостя в комнаты, послышался разговор, мама снимала с него мерку (Собинов заказал ей свитер), они пили чай, потом я проводил его опять до дверей. Когда я вернулся, мама сидела у стола и глотала слезы. Плакала потому, что петербургский красавец, идол барышень и дам превратился в… в то, что я увидел.
