– Пусть почитает.
А Сергей Иосифович говорит:
– Ну, вы видите, он же простужен. Но я его знаю. Он способный человек, вы можете его брать.
Тот:
– Нет, надо послушать.
И вот я, хрипатый, начал Пушкина читать. Значит, голоса нет, повязка какая-то, грязные бинты… И я начал:
– Театр уж полон, ложи блещут. Партер и кресла, все кипит… и взвившись занавес шумит… блистательна, полувоздушна…
Сергей Иосифович говорит:
– Ну поверьте мне, он замечательный, способный молодой человек, его стоит брать.
И вот тогда я понял, что они куда-то нас берут.
* * *
Сначала нас водили строем к казармам. А потом уже во время войны Юткевич, Тарханов начали говорить, что все-таки они артисты, нельзя так. И тогда разрешили в метро ездить в солдатской форме. Казарма была где-то в переулках за Курским вокзалом. Какая-то школа, что ли, была, огромный зал. Я помню, что по тревоге оттуда нас сгоняли в метро, но мы прятались и не хотели. Всех гоняли в метро, а некоторые из нас, чтоб поспать, тихонько прятались в сортире. И еще мне запомнилось, как сначала приказывали окна закрывать, а потом приказывали окна открывать, потому что взрывная волна выбивала и ранила стеклами. Эти кресты на окнах клееные не помогали, от взрывной волны – все вылетало и еще хуже ранило, потому что более крупные стекла летели, скрепленные этой бумагой. Все время поступали какие-то инструкции, которые противоречили одна другой, часто совершенно бессмысленные…
Руководителя в ансамбле не было. Был начальник по прозвищу Полотер. У него всегда был красный нос и на нем чирей, потому что он любил, извините, волосы вырывать из носу. И собеседования с персоналом проводил таким образом: «Садись, прямо будем говорить… И запомни на всю жизнь. Иди, марш!»…
Команда у нас была немыслимая, просто фантастическая. Юткевич ставил программу, Рубен Симонов ставил программу, потом нами руководили Тарханов, Белокуров. Мартьянова – замечательная дама была. На четырех артистов были три педагога – широкая организация. Не останавливалась ни перед чем. Касьян Голейзовский – балетмейстер, знаменитый танцор Асаф Мессерер, Шостакович музыку и песни писал, Эрдман писал конферанс, а я вел программы. Такое было ассорти у Берии. Нас из всей армии собрали, поэтому был очень сильный ансамбль по составу…
Шостакович приходил за повидлом для детей. И робко делал круги с пустым бидончиком в руках, боясь это самое повидло попросить. Тогда вступал в дело Карэн Хачатурян.
Он, работая под бравого солдата Швейка, отправлялся к Тимофееву: «Товарищ начальник! Тут вот композитор Шостакович с бидончиком ходит, но стесняется. У него дети, а повидла нет. Прикажите наполнить бидончик повидлом?» И Тимофеев милостиво так: «Ну, отлей ему…»
