Вернувшись в свою комнату, Даниэл расслабился, используя свой эйсар, чтобы снять часть внешних слоёв с деревянного блока, который он прежде срезал со «стола» в своей комнате. Сам стол зажил, и вырос обратно до своей прежней формы, в то время как отрезанный им кусок, похоже, медленно высыхал.
Даниэл срезал лишь маленький слой, помогая дереву сохнуть более равномерно, но не забывал о том, что если оно высохнет слишком быстро, то может начать трескаться. Большую часть времени он держал древесину в земле у себя под кроватью, чтобы она не высыхала слишком быстро.
В тот день он взял оставшуюся древесную стружку, и позволил своему воображению поиграть с ней. Тонкие слои древесины стали лепестками, а срезанные с краёв тонкие волокна сплелись вместе, удерживая каждый из них на месте, закреплённым на тонком деревянном стебле. После более чем часа тонкой концентрации у Даниэла на руках оказалась интересная имитация розы. Вытянув красноватые пигменты из части почвы, он окрасил лепестки в бледно-красный цвет, оставив остальную её часть светло-коричневой.
Затем он принялся ждать Амару.
Она не говорила с ним после их «наказания», но продолжала носить ему еду и воду дважды в день. Он засыпал её словами и извинениями, но она полностью игнорировала их, не показывая никаких признаков интереса.
В этот день он снова преградил ей путь на выходе:
— Подожди. — Прежде чем она успела возразить, он вынул деревянную розу: — Это тебе.
Глаза Амары расширились:
— Что это?
— Цветок, — просто сказал Даниэл. — У меня здесь нет ничего кроме воспоминаний. Я сделал его, чтобы вспомнить прошлое. Подумал, что тебе может понравиться. — Прежде чем она успела ответить, он вложил деревянный стебель в её руку.
Амара ушла прежде, чем он смог угадать, какие у неё могли быть чувства.
После этого недели шли медленно, и почти ничто не облегчало скуку. Даниэла каждую неделю вызывали на противостояние новому сопернику, но бои больше не были для него испытанием. Арена стала его площадкой для игр, и каждый матч был для него лишь возможностью упражнять свои навыки на открытом воздухе и под светом солнца. Он убивал мужчин и женщин без угрызений совести, хотя и был рад, что его больше не заставляли биться с детьми. Видимо, это было уделом неопытных.
Даниэл больше не мог быть до конца уверенным в том, сколько прошло времени — он убивал и жил в почти полной изоляции. Времена года менялись, и с приходом лета он понял, что прошёл по меньшей мере год.
