Кэйт всё ещё снилась ему почти каждую ночь, и порой он просыпался от снов, которые казались настолько вещественными, что у него ныло сердце. Протягивая руки в темноту, когда Кэйт таяла перед ним, Даниэл находил между пальцев лишь холодный воздух.
Никто не видел, как он плакал во тьме.
На следующий день он снова упражнялся с щитами и формами, но после нескольких часов это наскучило ему. Он уже наверное в сотый раз пожалел, что у него нет цистры. Он всю жизнь принимал её музыку как что-то само собой разумеющееся, сперва слушая, как играла его мать, а затем научившись играть сам. С тех пор, как он покинул дом, музыки не было.
Жители Эллентрэа, похоже, были совершенно невежественными в этой области. Он ещё ни разу не слышал ни намёка на пение или игру какой-нибудь мелодии, когда его водили по городу пленников. Учитывая непонимание Лираллианты и ремарки Тиллмэйриаса, он начал подозревать, что музыка среди Ши'Хар просто не существовала, а их рабы забыли о ней.
«С моей цистрой у меня было бы хоть какое-то утешение в этом тёмном месте».
Оглядев свою комнатушку, Даниэл остановил взгляд на плоском, деревянном «пне», который рос из пола рядом с его кроватью, создавая стол, служивший единственным предметом мебели, помимо кровати, на которой он спал. Его чувства давно поведали ему, что пень состоял из цельного куска древесины, выросшего с сучковатым внутренним узором. Столу с лёгкостью хватало размера, чтобы стать корпусом и грифом цистры, если бы можно было срубить его, и придать ему правильную форму.
Разозлённый и фрустрированный, Даниэл использовал свою силу, чтобы практически полностью срубить верхний фут пня, оставив голый, рубцеватый обрубок. Древесина была влажной, всё ещё сочась живым соком, но Даниэлу подумалось, что если она высохнет, не потрескавшись, то её можно будет пустить в дело. Взяв свою добычу, он спрятал её под кроватью, гадая, обнаружит ли Ши'Хар урон, нанесённый им корню, из которого состоял его домишко.
Он уже начал сожалеть о своих действиях, его спину покалывало при мысли о том, что его снова высекут.
«Что сделано, то сделано».
Надзиратели пришли менее чем через час.
Они вошли в его комнату, и мгновенно указали на повреждённый «стол».
— Наружу, — приказал Гарлин.
У Даниэла на лбу проступил холодный пот, когда они его вывели на открытый воздух, и вынули красные плети, принёсшие ему в прошлом так много боли.
— Пожалуйста, — в отчаянии сказал он им, — я потерял ясность мысли. Я больше так не буду!
