– Есть хороший вариант, поехали его смотреть.
– Прямо сейчас? Куда?
Маша не бросала слов на ветер.
– В «Трапезунд», – бывают такие слова, которые сами как ветер и загадочно зовут за собой.
– Что это такое? – не поняла я и даже записала незнакомое слово на бумажку.
– Вроде ресторан, спроси у местных, как туда добраться. Я уже разговаривала с хозяином. Он грек, – загадочно добавила Маша.
Действительно, взобравшись на машине вверх по склону, я вышла у светящейся вывески двухэтажного греческого ресторана, ловко совмещенного с ларьком и автобусной остановкой. Обогнув замысловатую конструкцию, я направилась вглубь пустынной дороги. Стая разномастных собак шумным строем пронеслась мимо, с азартом кусая друг друга за уши. Несколько минут озираясь в кромешной темноте, я сдалась и набрала Машу.
– Иди прямо, пока не увидишь справа чугунные ворота и трехэтажный особняк.
Я шла, исправно следуя Машиным инструкциям, и старалась не обращать внимание на отсутствие каких бы то ни было признаков жизни вокруг. Телефоном подсвечивала дорогу, чтобы не споткнуться. Неожиданно за поворотом показалась сторожка, освещенная тусклым светом фонаря, и практически сразу бросился в глаза кирпичный дом. Не оставалось сомнений в том, что я на месте. Гостиница оказалась трехэтажным особняком на окраине города и действительно называлась непонятным словом «Трапезунд».
Дверь была открыта, и я вошла. С последнего этажа слышались голоса. Я поднялась по массивной мраморной лестнице, попутно удивляясь огромному незадействованному пространству внутри дома. Маша уже осматривала нашу комнату, которая была соединена деревянной дверью с чуланом-мансардой. Перед комнатой была то ли веранда, то ли гостиная, за столом которой сидели люди, курили и разговаривали. По атмосфере это место общего пользования напоминало питерскую коммуналку. Я вышла с веранды на широкий полукруглый балкон «Трапезунда», и передо мной открылся божественный вид – весь город был как ладони. Подсвеченная бухта отражалась в мерцающем море, а заходившие в порт баржи казались игрушечными.
Маша уже хлопотала «за тазики, занавески и постельное белье».
– Сейчас Владимир Ильич принесет нам ключи, и можно будет въезжать, – сообщила Маша, осматривая тумбочки. Комната наша выглядела более чем скромно: две кровати и две тумбы да письменный стол перед большим окном, за которым – кромешная тьма и ни капли света, даже от фонаря.
– Владимир Ильич – не очень греческое имя, – заметила я.
