— И однажды пришли к старейшине забытого рода гости, и сказали, что славный воин желает взять седьмую дочь, ту самую, которая способна была слышать голоса духов и умела прясть пряжу из лунного света. Богатые дары предложили. И союз против врагов, коих было немало. Долго думал старейшина. И не потому, что не желал отпускать дочь, но потому как сомнения точили его сердце, словно червь яблоко.
— А вы умеете рассказывать, — Василиса обернулась. — Красиво, правда?
Небо почти легло на воду, и лишь узкая лента света отделяла одно от другого.
— Красиво, — согласился Демьян. — Но… возможно стоит уйти? Вы промокнете.
— Промокну.
— Заболеете.
— Нет… вряд ли… в детстве я часто болела, но не так, чтобы серьезно. А теперь вот и вовсе… иногда даже хочется. Но не выходит.
— И не надо.
Первая тяжелая капля разбилась о камень, оставив влажный след на нем.
— Он согласился?
— Кто?
— Тот старейшина. Он ведь согласился, верно? И сыграли свадьбу. И… на ней собрался весь род, правильно?
— Правильно, — Демьян подал руку, и Василиса ее приняла. Пусть она и не спешила уходить, но само то, что эта женщина находилась рядом, радовало. — Молодые принесли клятвы и обменялись кровью, их скрепляя. А после было веселье, и длилось оно день и еще ночь. На рассвете же случилось так, что гости взяли оружие и убили хозяев. Они вырезали всех, и молодых мужчин, и глубоких стариков, и детей.
За первой каплей упала вторая.
И третья.
А ветер вдруг стих, и море улеглось, растянулось темным одеялом.
— Победителям достались золотые табуны. И думалось им, что достаточно этого будет…
— Но нет?
— Нет, — пальцы переплелись.
Глупость какая.
Сентиментальщина, которая больше подошла бы какой-нибудь курсистке, нежели человеку взрослому, серьезному. Однако впервые за всю свою жизнь Демьяну решительно не хотелось быть ни взрослым, ни серьезным.
А хотелось вот так стоять под дождем.
И говорить.
Ибо, пока идет разговор, то существует и нить, связавшая его с Василисой. Стоит же замолчать, и все изменится.
— Слово было сказано. И скреплено кровью… табуны пали. В одну ночь не стало ни златогривых жеребцов, ни кобыл. Они просто легли на траву и больше не встали. Мой отец говорил, что, если верить легенде, то лошади плакали кровавыми слезами, как плакала и прекрасная дева, которой выпало хоронить и отца своего, и братьев, и всех, кого она любила…
— Она не умерла?
— Не знаю. Про деву отец ничего больше не сказал. Но, думаю, она бы хотела… вот только… просто предположительно… если тот, кто взял ее в жены, надеялся, что с нею получит и тайну золотых лошадей, он ошибся.
