— Ясно.
Услышав последнее я отключился или, кажется, вновь погрузился в сон.
Наша квартира в Москве. Домработница Мария готовит завтрак. А моя любимая кормит малышей йогуртом, усадив их на стульчики для крох.
— Ты реальна? — спросил я любовь всей своей жизни.
— Смотря что для тебя реальность, — усмехнулась она. — Что за странный вопрос?!
— Для меня самое реальное в жизни это встреча с тобой. Как ты так грациозно упала и моя жизнь поделилась на «до» и «после», — выдохнул я.
— О, не напоминай этот позор! — засмеялась Мария. — А вообще дурацкие полы в Альбатросе.
— Да причем здесь полы. Нормальные они! — улыбался я. — Ты же споткнулась об табличку, которую выставил уборщик. Если бы не он, я бы, наверное, и не решился с тобой познакомиться. Ты же та самая Катя! — смотрел я в ее глаза и таял.
До того, как мой сон или галлюцинация прекратится, я хотел наговориться с любимой и обсудить все, что не смог еще. Но осознание того, что я лишь говорю со своим подсознанием, не покидало меня.
— Да, я та самая Катя, — флиртовала Мария со мной.
— Я тебя люблю и буду любить всегда! Береги детей. Если я не смогу выжить, то знай, я буду всегда рядом. Я буду вас оберегать и любить всегда!
— О чем ты говоришь? — переменила моя любимая тон. — Ты меня предал и ни раз. А тут обещаешь любить всю свою жизнь. Не получится. Нам не быть вместе! — произнесла она ранящие меня слова.
Я открыл глаза и увидел перед собой лицо доктора с защитной маской.
— У него повреждена затылочная доля в районе центра устной речи. Мы его поднимем, но вряд ли он сможет говорить, — произнес врач. — Так, анестезия, пациент проснулся. Повышайте.
Через секунду я погрузился во тьму, всепоглощающую темноту. Бежать из нее не было смысла, да и не хотелось. Казалось, я достиг нирваны. Все проблемы бытия ушли на дальний план.
Я сделал все возможное, чтобы Мария, Виктор и Виктория жили. А уж буду ли я жить — уже не важно.
Вдруг мне стало казаться, что я наблюдаю за собой со стороны. Я вышел из своего тела. Не я, а мой дух. Я наблюдал за тем, как врачи занервничали, услышав пронзительный писк сердечного монитора. Протяжный пищащий звук заглушал все, я не слышал, о чем они говорят.
Главный из докторов приложил к моей груди штуки для запуска сердца и меня стало метать то туда, то обратно. Комната тряслась и грохотала. Я не знал, удастся ли им спасти меня или нет. Но, черт возьми, мне было плевать. Плевать до тех пор, пока я не услышал ее.
— Живи! — сначала робкий шепот, усиливающийся с каждым призывом. — Живи! — слышал я, как Мария плакала.
