— Чего не спишь? — спрашивает он с участием. — Давно бы пора…
— Рад бы! Да разве уснешь после такого-то?.. — отвечаю я.
И дядя Вася, и пришедшие с ним мнутся, словно чувствуют себя неловко от того, что застали меня бодрствующим. Тянутся долгие минуты неловкого молчания.
— Жила на старом месте спит? — нарушает молчание шахтер шепотом.
— Все там же! Куда он денется? — показываю я пальцем на распростертое в глубоком крепком сне мощное и здоровое тело Козьмы.
Пришельцы начинают о чем-то сторожко шептаться. До меня доносятся обрывки их разговора.
— Надо было хоть пару одеял прихватить…
— Еще чего?! Не хватало еще свои пачкать об это дерьмо!
На некоторое время они умолкают, и в палатке воцаряется томительная глухая тишина.
— Шел бы ты спать! — с неожиданной досадой вдруг предлагает мне дядя Вася. — И нам будет спокойней, и для тебя лучше.
В голосе его звучит явное раздражение. Внезапная догадка осеняет меня и открывает глаза на все происходящее. Я постигаю, наконец, причину их столь позднего появления и их необычный интерес к месту, где спит Козьма, и разговор об одеялах, и недовольство моим ночным бдением.
— Да и надо, пожалуй. Засиделся сегодня, — стараясь быть равнодушным, соглашаюсь я и, пошуровав в печке, молча лезу в свое логово на нарах.
Добравшись до места, я поспешно стягиваю с себя ветхую одежду и, с головой накрывшись шинелью, рваным одеялом, совсем как вечером Козьма, стихаю, притворяясь уснувшим. А о сне нечего и думать! Сознание, что вот сейчас должно осуществиться заслуженное возмездие и мне суждено стать невольным очевидцем его, лишает меня покоя. Затаив дыхание, но не в силах сдержать бешеных ударов сердца, я чутко прислушиваюсь ко всему происходящему. В палатке некоторое время длится тревожная тишина. Потом до меня доносится еле слышный шепот шахтера:
— Начнем, пожалуй! Самое время сейчас. Взялись — кончать надо!
— Ведь этот-то не спит еще! — сторожится кто-то из них, явно намекая на меня.
— Да этот-то — могила! Из него ничего и щипцами не вытянешь, ручаюсь за него.
Они некоторое время перешептываются между собой, потом внезапно смолкают, и я слышу, как все разом устремляются к Жилину. На несколько мгновений в палатке водворяется настороженная тишина, после которой до меня доносится зловещая возня на нарах, тяжкое глухое сопение, прерываемое каким-то невнятным мычанием, и противные тупые удары голых ног о деревянную лежанку. Все это длится несколько коротких минут, но мне кажется, что минуты эти тянутся целую вечность. Наконец все стихает.
