— Иван! — замечает это Глухой. — Вас махен ду? Варум нихт арбайт?[38]
Подведя Жилина к огромному валуну, выпирающему из земли, он вручает ему кирку, клин и кувалду и, сочтя свою обязанность выполненной, отходит от него. Сделав несколько ударов киркой, Козьма оглядывается на остальных и снова останавливается.
— Хочет нашему примеру следовать, — замечает Павло. — Прошибло все-таки, видать. Боится нас.
— Так и есть, куда как прошибло! — разочаровывает его Андрей. — Не знаешь ты его! Он еще покажет себя и свое продажное нутро! Бояться ему теперь тоже нечего. День-два — и полицаем станет, пальцем его тогда не тронешь. Вот задумал что-то — верно. Не простит он ночной обиды и уж такую свинью подложит, будь уверен, что только ахнешь.
Проходит около получаса, а Жилин и не думает приступать к окапыванию камня.
— Варум нихт арбайтен, Иван? — допытывается у Козьмы подошедший к нему Шумаха. — Ду хойте кранк![39]
Нам не слышно ответа Козьмы, но по его жалкому и удрученному виду нетрудно догадаться, что он силится предстать незаслуженно обиженным. Не может от нас укрыться и его неожиданный и неприметный жест в направлении Осокина. Следуя ему, Шумаха внимательно всматривается в сторону, указанную Козьмой, и лицо его багровеет.
— Не я буду, если Козьма не пожаловался на Осокина! — с уверенностью заявляет Полковник. — Продал-таки Жила Андрея! Съедят теперь парня.
Словно в подтверждение этого Шумаха подходит к Осокину. Он несколько минут внимательно следит за его работой и неожиданно спрашивает, грозя перед носом Андрея пальцем:
— Варум шлехт арбайтен, менш?[40]
Любой ответ в этом случае обычно приводил немцев ранее в неистовое бешенство, и, памятуя об этом, Осокин молчит, продолжая работать. К Шумахе присоединяется Глухой. Оба они некоторое время внимательно наблюдают за работой Осокина, а затем с ругательствами обрушиваются на него.
— Иван гут арбайтен, варум ду шлехт арбайтен? — ставят они в пример Козьму, с усердием принявшегося за окапывание камня. — Ду фауль?[41]
— Молчи, не ввязывайся! — будто бы обращаясь к другому, предупреждает Андрея Полковник. — Начнешь оправдываться, снова примутся бить на работе. Не знаешь ты, что ли, этих дьяволов? Только и ждут случая, чтобы приняться за старое и дать волю рукам.
Следуя его совету, Андрей упорно молчит и, выбиваясь из последних сил, усердно киркует землю. Мороз сковал ее, превратив в камень. Мерзлая, она с трудом поддается инструменту, и результаты усилий Осокина почти не заметны.
