Там, в Финляндии… | страница 62
— Лакеем решил стать? — с осуждением замечаем мы ему.
— Нужда заставляет, — с унынием отвечает он. — За кусок и в лакеи пойдешь. Мне ведь против вас вдвое еды надо. Итак уже весь высох, мужики.
В доказательство он задирает перед нами рубаху и демонстрирует свое высохшее, как щепка, когда-то полное здоровья и могучей силы тело. Его откровенное признание, чувство неловкости и словно какой-то вины перед нами действуют на нас отрезвляюще. Мы оставляем его в покое. В конечном итоге мы не вправе осуждать его. Он всегда был неплохим товарищем, и мы не можем не понять, что только безвыходность могла толкнуть Кандалакшу на этот поступок, и всю вину за это возлагаем на Козьму.
— Вот чертова Жила, — негодуем мы, — за корку хлеба даже Кандалакшу денщиком сделал!
Наблюдая за Козьмой, мы не можем не заметить его частых и длительных отлучек. Жилин завел какие-то сомнительные знакомства по лагерю, часто и надолго пропадает из палатки, неизвестно где проводя время, и возвращается обратно подчас глубокой ночью.
— В палатке с ним никто дружбы не водит, так вот и рыскает по всему лагерю в поисках таких же дружков, как он сам, — примитивно объясняем мы его отлучки.
…Жизнь наша идет прежним заведенным порядком. Так же утрами мы выходим работать на трассу, так же возвращаемся вечером в лагерь, и никаких исключительных событий для нас не предвидится. И есть в этой нудной беспросветной повседневности что-то такое же мучительно-безотрадное, с трудом постижимое, как и весь плен. Вечерами, собираясь после работы вокруг печки, мы стараемся выжать один из другого что-либо новое, пусть даже самое ничтожное, пытаясь хоть этим скрасить свой досуг, но все наши попытки узнать какие-либо новости не имеют никакого успеха. Внешние события редко доходят до нас, отрезанных от всего мира колючей проволокой, немецким оружием и финскими сугробами, а в лагере они тщательно утаиваются от пленных и немцами, и полицаями. Тупея от тоски и однообразия, мы сами изощряемся в придумывании самых маловероятных слухов. Как все неправдоподобное и нелепое, они быстро распространяются по палаткам и, обойдя весь лагерь, возвращаются порой обратно, до неузнаваемости искаженные и раздутые до фантастических размеров, ставя нередко в тупик и самого автора.
В один из вечеров мы, как всегда окружив печку, сидим и беседуем. К нам в гости пожаловал дядя Вася. Зная о его расположении к Андрею, мы услужливо расступаемся, давая ему место.