Первым подошел реб Гецл, худощавый старик с редкой бородкой и серебряными пейсами. Длинный кафтан, на ногах — шелковые чулки. Спросил:
— Откуда вы?
Макс слегка замялся.
— Из Буэнос-Айреса.
— А где это?
— В Аргентине.
— Что за страна такая — Аргентина?
— Это в Америке.
— Нью-Йорк?
— От Буэнос-Айреса до Нью-Йорка столько же, сколько до Варшавы.
Народ с удивлением переглядывался, а реб Гецл продолжал расспросы:
— А здесь что делаете?
— К родне приехал.
— Вы с раввином родственники?
— Нет, они в Рашкове.
— Понятно…
Хасиды дочитали Песнь Песней, а потом кантор затянул «Гойду»[69].
Все казалось Максу совершенно чужим, но в то же время, как ни странно, родным и знакомым. Он узнавал напев, узнавал слова, хотя и не понимал их смысла: «Иойрдей гайом боанийойс ойсей мелохо бемайим рабим… Вайицаку эл-Адойной бацар логем умимцукойсейгем йойциэйм…»[70] Прочитали «Леху неранено»[71], и кантор запел «Лехо дойди»[72]. На стихе «Приди с миром, корона мужа своего» все повернулись к западной стене.
После молитвы евреи подходили к Максу, поздравляли его с субботой.
«А ведь я для них не чужой!» — удивлялся Макс.
В Германии, Англии, Аргентине он чувствовал себя чужаком всегда и везде: в гостинице, на загородной вилле, в театре и казино. На Рошешоно[73] и Йом Кипур Макс покупал билет в синагогу, но он там никого не знал. Это была холодная миснагедская[74] синагога. Дети в ней уже не понимали еврейского, перекрикивались по-испански.
Однажды он забрел в синагогу сефардов[75], которые говорили на своем языке. И вдруг (сейчас) будто вернулся в Рашков. С ним здороваются, расспрашивают, кто он, откуда приехал, чем занимается.
Подошел служка:
— Как вас зовут?
— Макс. То есть Мордхе.
— А отца как звали?
— Аврум-Нусен.
— Вы кто — койен, лейви, исроэл?[76]
Макс развел руками. Знакомые слова, вспомнить бы еще, что они значат.
— Ваш отец благословлял народ по праздникам? — спросил служка.
— Нет, не припомню такого.
— Он омывал руки койенам?
— Омывал? Руки? Нет.
— Стало быть, вы исроэл. Завтра вызовем вас к Торе.
Макс окончательно смутился:
— Да я уже и благословения не помню…
— Гм! Ну, раввин вам покажет в молитвеннике, оно там есть.
И служка отвернулся, пожав плечами.
— Не надо стыдиться, Мордхе, — сказал раввин. — Еврей всегда может раскаяться. «Вошов верофо лой»[77], как говорит пророк. На то нам и дана свобода выбора, чтобы мы могли вернуться к Господу. Раскаиваться нужно даже в аду…
— Аргентина — не самая еврейская страна.
— Всевышний пребывает повсюду.
