— Поехали со мной в Аргентину.
— А как же Шмиль? Это здесь он большой человек, со всеми ментами запанибрата, а увези его из Варшавы, и он никто и звать никак.
— Да брось ты его.
— Может, и брошу. У него жена, а ты вполне в моем вкусе. А что я в Буэнос-Айресе буду делать?
— Полгода там будем жить, полгода здесь.
— Дай бог, чтобы все получилось. Если сработаемся, будем деньги лопатой грести. Погоди, пойду гляну, как там Шмиль.
Райзл вышла. Макс закурил папиросу. «Ну, похоже, закрутилось. Нет, не стану альфонсом на старости лет…» — Он глубоко затянулся.
Макс произнес целую речь, просто чтобы покрасоваться перед Райзл, показать ей свою власть над слабым полом. А рубль бедной девочке пригодится, пускай берет, не жалко.
Макс нахмурился. Попытался собраться с мыслями. Он был растерян. Если Райзл постарается, он, пожалуй, увезет ее в Аргентину. Чем она хуже Рашели? Ничем, даже гораздо лучше. А Шмиль другую найдет. Здесь, на Крохмальной, он царь и бог.
Как ни странно, в Максе проснулось новое чувство, то, что сейчас называют совестью. Теперь он боялся причинить кому-нибудь боль, стал понимать, что надо отвечать за свои поступки. Как же это случилось?
Было время, когда он легко мог перешагнуть через кого угодно. С юности был уверен, что с женщинами можно поступать как заблагорассудится. Одно правило: на войне и в любви все средства хороши! И вдруг что-то изменилось. Ему хочется загладить грехи деньгами, словами, подарками, и откуда-то взялась неприязнь к тем, кто ни с кем не считается, кроме своих желаний. Вот к таким, как эта Райзл. Она же мать родную за два рубля продаст.
Может, это из-за смерти Артуро? Или Макс заболел какой-то неизвестной болезнью?
Вернулась Райзл.
— Дрыхнет без задних ног, но с ним никогда не знаешь, в любую минуту может проснуться.
— Когда он в Лодзь уезжает?
— На той неделе.
— Надолго?
— На пару дней.
— Придешь ко мне?
— Да. Или ты ко мне.
1
Той ночью Макс Барабандер спал как младенец. Его разбудил стук в дверь. Макс накинул халат и сунул ноги в домашние туфли. Коридорный сказал, что его зовут к телефону. На часах было без двадцати десять.
«Интересно, кто это? — подумал Макс. — Райзл, что ли?»
Он уже чуть не сказал в трубку: «Райзеле, как дела?» — но услышал другой голос, тоже женский, но молодой и тихий, неуверенный.
Это была Циреле, дочь святого человека.
— Я вас не разбудила? — спросила она, запинаясь на каждом слове.
— Нет, Циреле, уже не так рано.
— Отец хочет с вами поговорить…
