— Вар, я уже доехала до конца улицы, и тут до меня дошло…
— Я знаю, знаю… — Он поднял руки, сдаваясь.
— …что я же не отдала тебе проездной на август. И подумала: а как же ты… — Она вытащила из сумки новый проездной. — Погоди. Что значит «ты знаешь»?
— Ну как… — Он оглянулся на дуб. Что говорить, с чего хоть начать-то?
От велосипедной стойки донеслось звяканье, и это помогло ему выиграть немного времени. Какая-то девочка пристегнула велик и вприпрыжку побежала к дверям «Рекреации». Вар поднял руку. Девочка посмотрела на него странно, но помахала в ответ, и Вар выдохнул.
— А-а-а! Я поняла, — сказала мама. — Ты тоже об этом подумал! Ты подумал: «Сегодня первое августа, как я попаду домой?» — и пошёл на автобусную остановку, чтобы разобраться!
— Вообще-то… — Вар вгляделся в мамино лицо. Тоненькие морщинки, всё лето пересекавшие её лоб, разгладились. — Ну да, — сказал он. — Я подумал: может, там написано, что в таких случаях делать, объявление или типа того.
Она потянулась к нему, будто хотела погладить по щеке, но убрала руку — будто вспомнила, сколько ему лет.
У тротуара притормозила машина. Из неё вышел тот длинношеий мальчик, Бен, и, наклонившись, улыбнулся в окошко.
И опять Вар узнал в Бене себя и поморщился. Потому что улыбка, которую Бен нацепил на лицо, была та самая, которую он, Вар, посылал маме каждое утро, выходя из машины, — по крайней мере, в те дни, когда он и правда ходил в лагерь. Не беспокойся, у меня всё отлично, говорила эта улыбка. Остальные дети меня обожают, а я их. Почему никто не видит, какая она фальшивая, эта улыбка?
Но когда длинношеий обернулся и увидел Вара, его улыбка сделалась настоящей.
— Привет, Бен, — сказал Вар и улыбнулся в ответ.
— Привет, — ответил Бен. — Увидимся внутри!
Вар забрал у мамы проездной.
— Ну, мне пора.
Мама уже повернулась уходить, но остановилась.
— Ты так изменился за лето. Прямо совсем другой человек.
Эти слова застигли его врасплох.
— Я и стараюсь быть другим, мам. Я знаю, ты хочешь, чтобы я изменился.
— Да-да, я вижу! Каждое утро ты выходишь из машины в хорошем настроении. Ни разу не пожаловался на «Рекреацию». У тебя тут друзья. И, кажется, внутри ты тоже изменился.
— Ты так считаешь?
— Ну вот хотя бы: ты сам, заранее, подумал о проездном! Как будто ты теперь больше здесь.
— В смысле, здесь?
— Ты знаешь, в каком смысле. Ты всегда был… ну, где-то там, в своём мире.
Где-то там, в своём мире. Мама никогда раньше так не говорила — во всяком случае, так осуждающе, словно это что-то такое, чего он должен стыдиться. Недавно кто-то другой сказал это именно таким тоном — Вар не помнил кто, но помнил, что тогда тоже было неприятно.
