— Так вот, судя по тому, что мне удалось узнать, она была выдающейся женщиной, которая много сделала и для белых, и для айоха. Она пыталась соединить два народа, а в итоге… она слегла, и умирая, прокляла того, кто обещал любить и заботиться. Она осознала, что на деле ему, как и многим, нужны были деньги.
Печальная история.
Реалистичная.
И все равно печальная.
— Она убила себя, закрепив проклятье. И теперь роду Эшби суждено жить здесь, пока не иссякнут опалы, но при том не знать счастья. Их женщины живут лишь до тех пор, пока не родят наследника, а дальше несчастная обречена. Болезнь ли, несчастный ли случай, но… Лукреция сошла с ума.
— Я слышал.
— Еще бы. Ее безумие удавалось скрывать довольно долго, но затем Станислав увез ее, определил в пансионат. Он время от времени навещал Лукрецию, проверял, хорошо ли за ней ухаживают. Платил. И жертвовал. Он всегда был щедр. Его собственную матушку парализовало. Как и его бабку. И да, Станислав был уверен, что, если взглянет на меня иначе, чем на друга, то и меня ждет та же участь. У его деда было пятеро жен. Наследника родила лишь первая. Остальные просто погибали, причем порой нелепо. Это уверило Станислава, что проклятье существует.
— А вы не пытались его разубедить?
— Пыталась. Я все-таки далека от идеала. Я хотела счастья. Обыкновенного такого женского счастья. Я даже как-то уехала, поклявшись, что никогда не вернусь.
— Но вернулись?
— Как видишь, — мисс Уильямс повернулась к стене со снимками. На кого она смотрела? На несчастную Лукрецию? На себя саму, молодую и вполне здоровую. Красивую. Ей было бы не так сложно найти мужа. Даже сейчас, если бы она пожелала… но она не желала, храня верность памяти. — И да… я пыталась. Я искала статьи. Я списалась с некоторыми специалистами, которых весьма заинтересовал случай. Я даже отправила им волосы Станислава. Просила его о крови, но он резко отказал. И когда узнал о моих попытках… мы поругались. Весьма серьезно поругались. Впервые. Тогда я смирилась, хотя… я пыталась стать ближе, да. И прежде всего потому, что нуждалась в этой близости.
— А Ник?
— Ник? Хороший мальчик. Очень одинокий. Станислав, конечно, любил сына, но мужчины порой проявляют просто-таки удивительную черствость. Он много требовал от Ника. И злился, когда у того не получалось соответствовать. Он хотел, чтобы Ник не просто унаследовал имя, но чтобы был достоин его. Эшби уважали… всех.
— Кроме Ника?
— Ему было не место в этой школе. Я говорила это Станиславу.
