В эпоху диско мы придумали для Саши песню в стиле соул, сальный фанк, который и поныне перекраивают питурики в своих целях. Сермяга должен был петь, тужно подвывая:
А трио — Шея, Снеговик и Манда Ивановна, по-блядски, со свербящей перемодуляцией в дискотечных динамиках:
Твой супер-прут.
Из-под воло-ос капает пот
Щекочет нос, потеет живот…
Хорошо вспоминать такое, сидя в одном ботинке перед зеркалом, в полутемной прихожей.
…получив деньги на бутылку, чтобы не беситься «между собакой и волком», пока не спустится ночь и не потекут рекою посетители, а с ними и водяра, Данченко выдержал паузу, и начав с привычного: «Да, слышь, папа, а тебе случайно не надо…» Предложил Игорю «взрослое интимное белье» только для игрушек, в общем, лилипутские размеры для сермягиных кукол, мужские часы, батники. Все фирменное, ношеное (!), но новое.
Мою сестренку осмотрел тут врач… Не вашу, нет, не вашу. Врача вызвал себе Сермяга: «Заебал этот кашель». Теперь ему известен диагноз — бронхоспазмы. Мог бы озолотиться не рекламе таблеток от кашля. Ведь нет такого места, то есть в любое помещение, куда успели прорубить дверь, Сермяга войдет, не хуй делать, и все ему будут рады.
«Дневник неудачника» — любимая Сермягина книга. Читать ее медленно и удобно. Обернутая в белый ватман, она не слезает с его подоконника так, чтобы ее можно было нашарить пальцами, не отрывая от подушки голову. Сборник навеянных атмосферой Нью-Йорка миниатюр пришелся по сердцу Сермяге, заменил ему биографию Муссолини и более редкие книги про страшных людей. Аккуратный томик все время заложен билетом на футбол в одном и том же месте:
«Дьявольски похохатывая — я парил, я бился в истериках и мастурбациях. Я глотал собственную сперму, перемежая ее глотками вина — нектар и амброзия богов». «Вот пример для молодежи!» — было написано рядом рукою хозяина, без нажима, простым карандашом. Мы при этом не присутствовали, и видеть этого не могли, но сколько раз, должно быть, взгляд дяди Коли по кличке «Петух», того, что нигде не снимает кепку-аэродром, упирался в «pale blue eyes» Лимонова за стеклом дверцы шифоньера. И кто знает, сколько раз прижимались к стеклу Сермягины губы. Может быть, Сермяга, спустив тренировочные, трется ягодицами об лакированные доски «домасделанного» шкафа, бросая вверх через плечо взгляды выпуклых глаз мультимальчика, которому окурком взорвали шарики.
Гарик приветствовал увлечение Игоря Мирошниченко этой исключительной личностью. Объект своих иронических и почтительных наблюдений при немалом количестве прозвищ они почему-то не решались назвать «общий знакомый».
