А от этого, L-Оли-Pops and Roses (ведь розовый цвет совсем не цвет лепестков), чего ждать, если ещё три года назад он, выслушав от дворового любителя природы сообщение о том, что всё в природе относительно, например: «Скворцы у нас на Украине истребляют вредителей, но при этом сами причиняют ущерб виноградникам Молдавии» и так далее. Царевич выслушал, задумался, уши его налились кровью и, выдавив, он вставил, надвигаясь с кулаками: «Во-первых, Молдавия не за нас…» Мальчик-орнитолог не ожидал такой реакции, в дальнейшем, ему не раз приходилось бранить себя за излишнее щегольство познаниями. В свои одиннадцать лет он знал многое. Не знал только одного, что он родился от матери-еврейки, и все во дворе это знают.
Что-то все рассказы (побасёнки) получаются про детей (в прошлом, как все русские люди — это в прошлом солдаты), взрослую историю, рождественский, можно сказать, вертеп, я приберёг под самый конец, когда детей не останется.
* * *
Инфанта заметила в открытую дверь, снимая в прихожей башмачки, игрушки, разложенные на кресле в комнате, в которой с тех пор, как умерли старики Преториусы (сперва Старик Фери, а за ним и Антонина), никто не живёт — лягушку с вращающимися глазами и обезьяну с не по игрушечному пристальным взглядом. Они смотрели оттуда не девочку в прихожей. Инфанта указала на игрушки сопровождающей её девушке в чёрном. Та улыбнулась, но поспешила увести инфанту в мой кабинет…
* * *
В последствии, ближе к Андропову, чей портрет всегда выделялся сходством со стареющей рок-звездой, царевича-дебила сменил пудель-морячок с открытыми ушками, тяжёлым слоем загара на оголённых выпуклых мускулах. У туфель Морского Пуделя был мексиканский каблук. Если в их подозрения попадал лемур-нацист, помеченный мушкой и стрижкой под Вилли Поммера, собаки в надетых на голое туловище джинсовых жилетках и майках сетчатой вязки устраивали танец осуждающих глаз, по матерински скорбно и медленно кивая друг другу головой: «Ишь-шяк». Пудель-морячок обязан уметь переспрашивать: «А шо, ты хотишь сказать, что у Блекмора есть слабые вещи?»
Тыква предлагает алычу. Она у него в сумке. Эмбрион ждёт, чтобы о нём рассказали, свастика на стене, крылатая зверушка принца Ко́уры ждёт, чтобы её заметили. Знаете способ потрепать нервы мальчику лет пяти? Допустим, он говорит: «А я маме рассказал». «Расказла?» — переспрашиваете вы с насмешкой. «Рассказал!» — повторяет полусабля. «Расказла» — снова повторяете вы, будто не расслышав. «Я не сказал «я сказла», я сказал «я сказал»!», свирепеет ребёнок. «Ну вот, ты только что сказал «я сказла» — спокойно указываете вы, изображая показное дружелюбие. Полусабля краснеет и нервничает: «Я не сказал, я ска…» И так до момента, пока он не догадается и, стараясь глядеть широко раскрытыми глазами поверх вас, не вымолвит: «Ты-ы… сын погибели!» Делайте что хотите. Хотите — смейтесь. Можете убить, если уверены, что вам это сойдёт с рук. И разные тёти Поли и дяди Коли, которые, конечно, имеются у каждого сабли не доведут дело до суда. Плюс «бандюки».
