Жалоба последствий не имела. Наши «комсомольцы» были, на свой лад, неплохими ребятами. Они выписывали матпомощь на ни в чем не нуждающихся студентов и радостно пропивали халявные деньги. Еще они в обмен на необходимую положительную характеристику вроде бы принуждали к сожительству наших собирающихся за рубеж соучениц, но, с другой стороны, это можно было рассматривать как естественную проверку. Да и девицы не возражали. Когда одного из «комсомольцев», по-видимому связавшегося с разведкой еще на факультете, отправили по окончании торгпредом в турецкий (или сирийский?) город Блядун, былые однокашники сочли это перстом судьбы.
Я проучился полтора месяца, когда сняли Хрущева. В университете на это отреагировали так: к нам на филфак перебросили матмеховского преподавателя истории КПСС, а на матмех — нашего. Отнеслись мы к этому (я имею в виду смену власти) положительно. Впрочем, в филфаковском ЛИТО, в которое я, естественно, отправился сразу же, у меня по этому поводу случился конфликт с руководителем — профессором Наумовым. Я прочитал нелепые стихи собственного изготовления про такого-то «лося, которого, сойдя с шоссе, убьет премьер-министр» — что-то вроде памятных всем черномырдинских медвежат, была в конце хрущевского царствования сходная история, о которой перешептывались. «Это что еще за премьер-министр? Никитка, что ли?» — поинтересовался Наумов. «А я и не знал, что вы на „ты“ с Никитой Сергеевичем», — возразил я. Дело происходило дня через три после снятия Хрущева.
Впрочем, шутки носили главным образом невинный характер. Скажем, на доску объявлений вешалось такое: «Нашедшего десять копеек одной монетой просьба вернуть их во 2-ю немецкую группу студенту Аствацатурову». Леня Аствацатуров, с которым мы в университетские годы то дружили, то враждовали, то вновь дружили, был вечной мишенью всяческих розыгрышей и острот. Однажды на доске официальных объявлений появились два плаката, извещавшие о двух, имеющих быть одновременно, в соседних аудиториях, событиях: профессор Выходцев делился со студенчеством военными воспоминаниями, а студент Аствацатуров рассказывал об Адорно и Хоркхаймере. Оба объявления были, понятно, фиктивными — и тут деканат провел некоторое расследование, облыжно заподозрив меня, но так и не выявив подлинного автора или, вернее, авторессу. А вот эпиграмма
Выйдя из уборной,
Не забудь сказать:
Теодор Адорно
Тоже мастер срать —
это действительно мое детище.
