И тут зал окончательно сорвался на крик. Кричали разное, но в основном многократно повторялись две фразы: «Позор!» и «Пошел ты на х… Топоров!» Запомнилась и еще одна, прозвучавшая, правда, только единожды:
— Такие, как Топоров, и убивали нас в Белом доме!
Их… в Белом доме… И конечно же, такие, как я…
Я простоял на сцене минут пять, ожидая, пока ведущий утихомирит собрание. Ведущий не спешил, явно наслаждаясь эффектом коллективной площадной брани. Никуда не спешил и я. Стоять на сцене под градом оскорблений было хорошо и легко: я понимал, что совершаю гражданский поступок, впервые, а может быть, и единственный раз в жизни. Бессмысленный, не исключено, смешной, но гражданский. И судя по тому, как развивались события в первые сутки после расстрела (позднее в прессе промелькнет «обстрела») Белого дома, — поступок, в достаточной мере рискованный. Поэтому и толпа в пятьсот представителей творческих союзов не пугала меня и даже не удручала, а в основном потешала. Хотя, конечно, врагу не пожелаешь такой потехи.
Наконец режиссер-постановщик «Торпедоносцев» и «Противостояния» насытился услышанным.
— Я запрещаю вам впредь бывать в Доме кино, — обратился он ко мне.
Пожав плечами, я сошел со сцены и направился на свое место в зале. Не потому, что мне так уж хотелось досидеть до конца, — нет. Честно говоря, я все же надеялся, что найдется хоть кто-нибудь, кто меня поддержит. То есть не поддержит — в поддержке я на тот момент не нуждался, — а вслед за мной так или иначе осудит это безумие.
Не нашлось. Матерная брань сопровождала меня по дороге к своему креслу в зале, матерная брань не прекратилась и потом. Выждав еще пять минут (по часам), я встал и направился на выход. Когда я был уже у дверей, Аранович (по-видимому, подслеповатый) уставился туда, где я недавно сидел, и, радостно осклабясь, объявил:
— Видите, публика просит вас покинуть зал.
— Я и сам ухожу, — ответил я от дверей. — А слова, обращенные ко мне, предлагаю включить в резолюцию, адресованную Ельцину.
Я вышел, ожидая, что меня догонят и изобьют. Но этого не случилось. Я прошел километр от Дома кино до своей улицы Чехова, прихватив по дороге водки и пива, но никто не напал на меня даже в темной подворотне. Я просидел ночь за стаканом, ожидая, что за мной придут, но за мной не пришли. Как только непосредственная опасность для его личной власти отпала, президент (вернее, уже узурпатор) утратил малейшую кровожадность — и это сразу же распространилось сверху вниз по всем инстанциям. Всё — и применительно ко мне тоже всё — кончилось полным пшиком.
