— Извини, Джонатан.
— Чудесно! Тебе очень жаль? Ты просишь извинения? Ну в таком случае, разумеется, все в полном порядке!
— Я сделал все что мог. Я устроил Мари и детям небольшую ренту. А ты — что сделал ты? В первую же ночь вставил ей свой болт!
Рука Джонатана мелькнула над столом, и Майлза вместе с креслом развернуло в сторону от сильнейшей пощечины, нанесенной тыльной стороной ладони. И тут же блондинистый борец немедленно соскочил с табуретки бара и устремился к их столику. Майлз с ненавистью посмотрел на Джонатана глазами, полными слез, потом, с трудом овладев собой, поднял руку, и борец замер на месте. Майлз печально улыбнулся Джонатану и кончиками пальцев отослал телохранителя назад. Экс-чемпион мира, обозленный, что его лишили добычи, с секунду гневно попыхтел, но вернулся к стойке.
Джонатан понял, что в первую очередь ему придется поубавить прыти у телохранителя.
— Я, должно быть, сам виноват, Джонатан. Мне не следовало тебя провоцировать. Насколько я понимаю, щека у меня красная и не очень привлекательная на вид?
Джонатан сердился сам на себя, что позволил Майлзу подначить себя на преждевременные действия. Он допил «Лафрейг» и махнул официанту.
Пока официант не отошел от стола, ни Джонатан, ни Майлз не проронили ни слова. И не взглянули друг на друга, пока уровень адреналина не снизился до нормального. Майлз даже отвернулся, не желая, чтобы индеец-официант видел его пунцовую щеку.
Затем он кроткой улыбкой показал Джонатану, что прощает его. Он не вытер слезы с глаз, полагая, что они усилят его аргументацию.
— В знак примирения я дам тебе кой-какие сведения. Джонатан не отреагировал.
— Человек, который вел со мной денежные расчеты по поводу смерти Анри, — Клемент Поуп, драконовский мальчик на побегушках.
— Сведения, конечно, полезные.
— Джонатан, скажи… А если бы Анри меня продал?
— Он никогда не поступил бы так с другом.
— Но если бы? Ты бы и его преследовал, как меня?
— Да.
Майлз кивнул.
— Так я и думал. — Он устало улыбнулся. — И это сильно портит мне дело. И все же я не собираюсь дать себя убить, принести себя в жертву твоему извращенному поклонению великим традициям дружбы. Ни рай, ни переселение душ меня не привлекают. Первое скучно, второе нежелательно. Поэтому я чувствую себя обязанным защитить свою быстротечную жизнь всеми имеющимися у меня средствами. Даже если для этого придется убить тебя, мой милый Джонатан.
— А что еще тебе остается?
— Вряд ли я пришел бы на торжище, не имея никакого товара.
