В глазах Роланда блеснула решимость, и кулаки его сжались.
— Так, — прошептал он, — их всего пятеро, и мы не сможем оторваться от них, так как лошади слишком измучены, чтобы выдержать длительную погоню.
— Ты совершенно прав, друг, — согласился Натан. — Мы не сможем убежать с измученными и испуганными женщинами от этих тварей.
— Мы и не хотим бежать, — сказал Роланд решительно. — Краснокожие целыми часами преследовали нас, чтобы отнять у нас жизнь, и я знаю только одно средство удержать их: напасть на них.
— Но, друг мой, это значит вступить с ними в борьбу, — сказал Натан боязливо.
— Только так! Их только пятеро, и все они пешие. Право же мы должны первыми напасть на них, убить и очистить от них лес! Четверо сильных мужчин, обороняющих слабых женщин… Это должно удасться!
— Четверо? — повторил Натан с видимым смущением. — Не думаешь ли ты, друг, что уговоришь меня вступить в бой? Нет, друг, ты не должен забывать, что я человек мира.
— Как? — возмутился Роланд. — Вы не хотите защищать свою жизнь от этих негодяев до последней возможности? Вы хотите не сопротивляясь позволить им искрошить нас томагавком, тогда как вам достаточно лишь нажать курок ружья, чтобы спасти свою жизнь?..
— Друг, мне хотелось бы бежать, — сказал Натан, — а если этого нельзя сделать, то я ничего лучшего не придумаю, как позволить умертвить меня.
— Но, — вознегодовал Роланд и схватил руку Натана, — если вы, действительно, так трусливы или безумны, что не желаете бороться за свою жизнь, то неужели вы и в самом деле откажетесь встать на защиту беспомощных девушек? Подумайте, если бы у вас была жена, ребенок, мать, которым бы грозила смерть, неужели вы могли бы спокойно стоять и смотреть, как их убивают?
При страстных словах молодого человека загорелое лицо Натана стало бледно, как мрамор, и рука его задрожала в руке капитана. Он отчужденно посмотрел на него и в волнении, сквозь зубы пробормотал:
— Друг, тебе дела нет, как бы я поступил в таком случае. Я человек, как и ты, и у меня, как и у тебя, есть совесть. Если ты хочешь сражаться — сражайся, и пусть твое решение останется делом твоей совести. Если ты хочешь защищать свою сестру и если у тебя есть призвание к борьбе, делай все, что можешь своим ружьем, ножом или томагавком! Убивай, поражай, наноси раны — словом, как хочешь. Если совесть твоя не упрекает тебя, то и я не стану тебя упрекать. Но что касается меня, то оставь меня в покое. У меня нет ни жены, ни ребенка, и если ты обойдешь весь свет, то нигде не найдешь ни одного человека, который был бы моим другом или родственником.
