Суровое выражение глаз внезапно исчезло, и у Кэт вырвался вздох облегчения.
— Это им никогда не удастся, — решительно заявила она. — Все тут ошибаются насчет Чарли. Несмотря на все свои недостатки, он не занимается таким делом. Он слишком робкий и… слишком честен, чтобы опуститься до этого.
Вдруг в глазах Кэт вспыхнул какой-то огонек, и, близко подойдя к сестре, она сжала ее руку и заговорила глухим, слегка дрожащим голосом:
— Слушай, дитя, знаешь ли ты, чем рискуют эти нарушители закона, спиртные контрабандисты? Ну, конечно, ты не знаешь! Так я скажу тебе. Они рискуют своей жизнью так же, как свободой. Они постоянно находится под угрозой. Их ожидает очень строгая кара, и тот, кто сделался контрабандистом спирта, не дастся живым в руки полиции. Подумай об этом, и ты поймешь, как далеко занесла тебя твоя фантазия. Подумай о Чарли, каким мы его знаем. Художник. Мягкосердечный, кроткий человек, который грешит только против себя самого…
Но лицо Элен выражало недоверие.
— Да, да, каким мы знаем его! — быстро возразила она. — Я как раз думала об этом, в то время как он давал мне урок рисования. Я наблюдала его, когда он смотрел на тебя, и в глазах его выражалась такая удивительная, чисто собачья преданность. Он следил за каждым словом, которое ты произносила. Я думала об этом и почему-то невольно вспоминала название книги, которую читала: «Доктор Джекилль и мистер Хайд»[3]… Ты вот уверена, а я… я только удивляюсь!
Кэт выпустила ее руку и холодно проговорила:
— Ты можешь думать как тебе угодно, Элен, а я знаю. Я знаю Чарли, знаю его благородное сердце, которое руководит всеми его действиями. Говорю тебе, что ты не права, решительно не права! И все не правы относительно него, полиция и другие…
Она повернулась и сделала несколько шагов по склону вниз, навстречу приближающемуся человеку.
Когда Кэт выступила из тени деревьев и Чарли увидел ее, то его глаза заблестели от удовольствия.
— Я видел вас и Элен, когда вы шли по откосу и полагал, что встречу вас, если пойду кругом, — сказал он.
Голос его, приятный, музыкальный, был проникнут какой-то особенной теплотой, когда он говорил с Кэт. Он дышал тяжело, когда, наконец, взобрался на холм, где стояли обе девушки. Его худая, невысокая, стройная фигура согнулась вперед вследствие усилий, которые ему нужно было сделать, чтобы одолеть откос. Кэт смотрела на него с таким чувством, с каким смотрит мать на своего болезненного ребенка.
