Но здесь, на чужом пороге, она вдруг задалась мыслью, что, возможно, допустила ошибку.
А Мэй по случаю визита Нелл сменила свой школьный сарафан на зеленое бархатное платье. Обычно они с матерью переодевались к ужину лишь в тех случаях, когда ждали гостей. Квакеры двадцатого века уже не нолые серые цвета, но осуждали неуместное стремление наряжаться. При виде Нелл Мэй просияла и так радостно воскликнула: «Привет! Входи! Пойдем знакомиться с мамой!», что тугой узел тревоги в сердце Нелл немного ослабел. Впервые она разрешила себе просто с нетерпением ждать, что будет дальше.
Похоже, Нелл растеряна, думала Мэй. И нервничает. Матери Мэй она кивнула и произнесла:
— Приятно познакомиться, мэм.
— И мне очень приятно, Нелл, — ответила миссис Торнтон. — Как благоразумно ты одета! И пожалуйста, не зови меня «мэм». В этом доме все равны.
На протяжении всего ужина Нелл вела себя тихо и отвечала на вопросы хозяйки дома, не поднимая глаз. Мэй с интересом слушала ее ответы и узнала, что у Нелл пятеро братьев и сестер, что ее отец грузчик, а сама она работает на фабрике, где делают джем. Ее застольные манеры были преувеличенно учтивыми, что позабавило Мэй, которая ожидала увидеть опрокинутые стаканы, как в «Больших надеждах». Мэй и не подозревала, что Нелл внимательно наблюдает за ними обеими, чтобы выяснить, как полагается вести себя за столом. А когда ее представили миссис Барбер, она невольно вытаращила глаза.
После ужина миссис Торнтон предложила:
— Почему бы вам не забрать по ломтику тминного кекса к себе в комнату, девочки?
И глаза Нелл округлились еще сильнее.
— Ух ты! — воскликнула она, едва они остались вдвоем. — Кекс когда захочется! Повезло тебе.
— Не когда захочется, а только когда миссис Барбер испечет, — поправила Мэй. — Лестница там, за гостиной.
Нелл открыла дверь гостиной — самой парадной комнаты в доме, единственной, где не было суфражистских листовок, газет, плакатов, розеток, давно заполонивших дальнюю комнату, мамину спальню и холл. Гостиная выглядела сумрачной, довольно старомодной, с чучелом ласки в стеклянной витрине, жесткой викторианской оттоманкой с потертой парчовой обивкой, на которую старались не садиться, и маминым пианино у стены. Нелл восхитилась:
— Ух ты, вот это комната!
— Ужас, правда? — отозвалась Мэй. — Мама в основном дает здесь уроки музыки. И мне полагается упражняться здесь, но я надеюсь уговорить маму позволить мне бросить занятия. Из меня все равно не выйдет хорошей пианистки, а ты себе представить не можешь, какая это скучища — каждый день барабанить эти жуткие гаммы.
