Женевьева изучает девушку взглядом. Определенно, перед ней не сумасшедшая – и об этом можно было догадаться с самого начала. Пожалуй, Эжени вообще не стоило упоминать о Бландине, не надо было так стараться убедить ее, Женевьеву, в своем особом даре. Тогда эта барышня не внушала бы ей сейчас неприятного чувства, состоящего из страха и любопытства. Два-три клинических обследования сняли бы все подозрения в неврологическом расстройстве. Не прошло бы и месяца, как врачи отправили бы Эжени отсюда восвояси. Но девушка сама все усложнила. Во-первых, она слишком много наговорила. Упомянула такие детали, о которых самостоятельно могла узнать лишь в одном случае – если бы проникла в каморку Женевьевы в ее отсутствие. А во-вторых, устроила буйство в присутствии врачей и интернов, да еще потом несколько дней пребывала в неистовстве, швырялась посудой, выла, сыпала оскорблениями… Даже если сама сестра-распорядительница сейчас попросит за нее перед медицинским советом, едва ли врачи сочтут возможным выпустить буйнопомешанную из Сальпетриер.
Женевьева обводит взглядом помещение. Она чувствует себя нелепо здесь, в тесной палате, наедине с незнакомкой, в ожидании призрака своей покойной сестры.
– И… что же мы будем делать?
– Ничего.
– Ничего?
– Будем ждать, что она появится, вот и всё.
– А ты не должна ее… призвать?
– Она приходит не ради меня, а ради вас.
От этих слов Женевьева вздрагивает, затем, заложив руки за спину, принимается мерить шагами тесную комнатку. Ее челюсти плотно сжаты. Время идет. За запертой дверью то и дело слышатся шаги – и обе женщины каждый раз задерживают дыхание, но шаги удаляются по коридору, и они снова начинают дышать, слегка расслабившись. Со двора вдруг доносится мяуканье – два бродячих кота спорят в темноте из-за дохлой крысы, а может, из-за своих владений. Через несколько минут страсти накаляются, ссора переходит в схватку – в ход идут острые когти, коты визжат и шипят, наконец кто-то из них одерживает победу или оба отступают с поля битвы, и мало-помалу снова воцаряется тишина, больница погружается в сон.
Проходит больше часа. Женевьева, сидевшая на краешке койки, вскакивает, потеряв терпение:
– Ну что? По-прежнему ничего?
– Я не понимаю… Раньше она являлась сразу.
– Ты лгала мне с самого начала?
– Разумеется, нет. Она приходила два раза, вместе с вами.
– С меня довольно. Я знала, что тебя нельзя слушать. Ты останешься здесь.
Эжени не успевает возразить – Женевьева уже направилась нервным шагом к двери. Она хватается за ручку, но не может открыть створку – дергает, толкает и недоумевает, в чем дело.
