— Месье, не мешайте…
— … да что вы себе позволяете?!
— Мари… Мари! Дорогая… да не толкайтесь вы, месье!
Споры, ссоры, поводы для знакомств и дуэлей — десятками. Люди вспыхивали загорались, остывая не вдруг, а опасность, будь-то реальная или мнимая, приятно щекотала нервы.
Вспышки фотоаппаратов и две кинокамеры говорили о том, что отродья Тьмы безопасны или по крайней мере — договороспособны! Наверное.
Покружившись по кварталу, погонщик загнал огромного паука в пролётку, и казалось бы — вот он, момент истины для скептиков! Показалось… или он в самом деле помог чудовищу забраться в экипаж? Значит…
… да ничего не значит! Храпящие, косящие назад лошади, откровенно боящиеся диковинных пассажиров, тоже ведь… аргумент!
* * *
— Устал, — вяло сообщил я брату, ковыряясь вилкой в тарелке, — Не знаю, продержусь ли ещё неделю… когда там Санька обещался?
— Дней через десять, если верить телеграмме, — доложил Мишка.
— Больше, — поправился дядя Фима, осунувшийся, но жизнерадостный как никогда, — поверь моему жизненному опыту и закладывай на возвращение не меньше двух недель.
Не прекращая жевать, я глазами задал вопрос, и дядя Фима, подождав, пока официант подольёт вина, некуртуазно прочавкал:
— Опыт! Маленькое начальство в большой дыре, да штобы гладко всё прошло? Поверь мине, сидят там либо тряпки, не способные даже в туалет сходить без подтверждающих инструкций из столицы, либо люди с чрезмерным самомнением, играющие с упоением в царя горы.
— Пожалуй, — согласился нехотя брат, — хрен редьки не слаще! То ли инструкций из Парижа будут дожидаться, то ли приёмы устраивать и развлекать себя, повышая заодно собственную значимость в глазах подчинённых.
— Таки да! — энергически жуя, согласился Бляйшман, — А тибе принципиально своё шоу, или я могу немножечко помочь?
— Хм…
— Вот тибе и так! — дядя Фима назидательно воздел вилку, — Привыкай, шо есть люди, которые за тибе и общие интересы!
— Чего это ты вдруг на одесский перешёл? — поинтересовался я, несколько удивлённый перескоком на жаргон. Бляйшману одесский роднее русского и идиша разом, но при необходимости, говорить на великоросском или малоросском наречии может очень чисто, равно как и на немецком.
— Шломо… ти иногда думай головой за вообще, а не только за умное! — сощурился генерал от Иудеи, — Ми с тобой где? В ресторане! И между нами, я чувствуя сибе обезьянкой из-за большого и чрезмерного интереса! Ты мине поручишься, шо здесь никто за язык по губам? Если бы не Миш-ша, который етово не да, я бы попросил тибе перейти на идиш вперемешку с нашим!
