— Сабо… што? Не растолкуешь, мил-человек? — поинтересовался у Ивана поденщик из крестьян, продолжая одним глазом косить в сторону Владимира Митрофановича. В меру своево понимания приказчик растолковал, и мужичок закивал.
— Ага, ага… спасибочки, мил-человек! Так значица, — крестьянин начал наливаться праведным гневом, — саботируют? Можно, значица, и тово, переехать и вообще… ах они суки!
— Тише ты, чортушко, — зашипел Иван, — в ухо-то не гуди! Дай послушать умнова чилавека!
— Царь, значица, и тово… — много тише бубнил поденщик, — а они етова? Ни себе, ни людя́м, паскуды етакие! Сидеть, значица, на жопе ровно, да по весне зубы с голодухи вынать? Так по им?! У-у… злыдни!
— … русский народный союз имени Михаила Архангела, — рубил воздух Пуришкевич, — обещает…
— … недальновидная, страусиная политика этих господ, грозит нам социальным взрывом…
— Бомбистов привечают, — заприметив умоляющие глаза поденщика, истолковал Иван.
— Итить твою! — ахнул мужик, ухватившись за мокрую от пота бородку нечистой мозолистой пятернёй.
— Вожди Русского Собрания, — рубил правду-матку Владимир Митрофанович, — не являются по факту ни защитниками русского народа, ни монархии! Выступая от имени народа, господа Энгельгардты не знают ни нужд, ни чаяний народных.
— Вестимо, — согласился подёнщик с барином, мелко кивая и потея от жары и тесной смычки с общественностью, — немчура как есть! Откуда им!
— Будучи на словах сторонниками неограниченной монархии, — продолжал Пуришкевич, своими действиями они дискредитируют…
— Позорят, — чуточку свысока перевёл приказчик, и крестьянин закивал благодарно.
— … саму идею монархии!
— Та-ак… налился праведным гневом подёнщик, которому в кои-то веки один барин разрешил не любить других бар, и пояснил — за што именно. И главное, не против власти!
— Наша задача — объединить здоровые, прогрессивные силы русского общества! — уже выкрикивал Пуришкевич, заводя толпу, — Вас! Объединить русских националистов…
Ответив по окончанию речи на вопросы, и пригласив всех присутствующих становиться в ряды союза Михаила Архангела, господин Пуришкевич уехал на извозчике, произносить речи в других местах и для другой публики. Народ же потихонечку рассосался в разные стороны, обсуждая по дороге услышанное, и понимая его подчас весьма своеобразно.
* * *
К вечеру в ночлежку стали стягиваться усталые мужики, разбитые работой и жарой. Поснедав кто што, устроились на нарах сёрбать кипяток, дымя махрой и переговариваясь о всяком разном. Народ подобрался всё больше степенный, собирающий копеечку к копеечке на порушенное деревенское хозяйство, да надеющийся вернуться когда-нибудь, и зажить, как полагается справному мужику: при хозяйстве, гладкой бабе и куче бойкой детворы.
