И чорт бы с ней, с моей репутацией! Утрусь. Перешагну и дальше пойду. Но это сам. Будучи частью русской фракции Южно-Африканского Союза, подвисшей на волоске в этом самом Союзе, рисковать права не имею.
Погрузившись в размышления, я бродил по улицам, избегая инстинктивно людского столпотворения, и забрёл на старые улочки. Не трущобы ещё, но дома не новые, местами с облупившейся штукатуркой и прочими следами небогатой совершенно жизни. Ну и сарайчики и сараюшки, пристроенные кое-где очень утилитарно, добавляли пейзажу уютной реалистичности.
Когда же вокруг начала кружить стайка подростков, я усмехнулся ностальгически, вспомнив милые моему сердцу московские улочки и Молдаванку, с их неизменным делением на своих и чужих, которым так и надо!
— Месье, — неожиданно робко обратился ко мне главный, крепко сбитый парень лет шестнадцати, с намозоленными костяшками кулаков, — вы же капитан Сорви-голова? Можно автограф?
Можно было автограф… и поговорить, и поделиться наболевшим… Вот честно, с поправкой на язык и некоторые, сугубо местные реалии, как дома! Всё ж таки я дитя рабочих предместий, как ни крути!
Загомонили разом, как это водится у парижан и одесситов, но если всем всё понятно, то почему бы и не да?!
— Вы ещё и художник, месье капитан?!
— Самую… — пальцами показываю, — чуточку. Вот мой брат, тот настоящий художник… талант необыкновенный.
— Медоед?! — ахнул один из мальчишек, и снова — галдёж.
— Он самый. А я так… хотел кинетическую скульптуру сделать.
— Кине… что? — осторожно поинтересовался крепыш Ренар, судя по ставшей масляной роже подозревающий что-то очень похабное. Объяснил…
— Месье! — возопил тот, — Так может, и это… пойдёмте!
Сбиваясь то в плотный клубок, то растягиваясь на пару десятков метров, компания наша потянулась тёмными переулочками, годами не видящими солнца. В проулочках этих отчётливо попахивало мочой, и не только притом кошачьей.
Но встреченные люди, при всех социальных маркерах рабочих и мелких торговцев, выглядят куда как более благополучно в сравнению с российскими поддаными. К немалой моей горечи…
— Вот! — с гордостью сказал Ренар, подведя меня к слесарной мастерской, расположенной прямо на первом этаже. Прямо на улице, под широким навесом работал старик с роскошными совершенно усами из тех, что выращивают годами и лелеют пуще здоровья. Непосредственно в мастерской трудились двое мужчин помоложе, обладающие явным фамильным сходством, и поглядывающие на нас очень недружелюбно.
