Их путь начался слишком давно. И теперь утренняя серость ничем не пугала: все привычно, безлико, холодно.
В клубящемся небе не было и намека на лето. Грозовые тучи обволакивали остатки светлых промежутков, старались нависнуть над землей как можно сильнее, задушить ее своим величием. Они давили, заставляя чувствовать легкий аромат влаги. Роберт внимательно изучал потрепанную карту. До Тальвиля оставалось всего ничего.
– Снова молчишь? – Он загадочно улыбался.
– Я думала… Расскажешь о себе? Мы же почти не знакомы.
– Ты знаешь и мое имя, и фамилию, мою историю, знаешь, откуда я.
– Паспортные данные ничего не говорят о внутреннем мире человека.
– Ничего не говорят, пока не откроешь дверь в свою душу. Но перед малознакомыми такого не делают.
Аннетт поняла его ответ по-своему. В ней не было обиды, нет, просто понимала, что необходимо время. Чуть больше времени, чем пара дней дороги и широкий жест защиты. О болезненном прошлом редко говорят, еще реже о нем отвечают. А в зеленых глазах Роберта читалось слишком много.
– Устала?
– Не совсем, но почти.
– Такой истинно женский ответ. – Роберт широко улыбнулся. – Ничего, городская линия Тальвиля уже видна, осталось немного.
Никто не обращал внимания на новые лица, никому ни до чего не было дела. Роберту не нравился шум и безразличная толпа, поэтому он свернул в небольшой проулок. Там было тише. Балконы находились настолько близко друг к другу, что можно было перебраться с одного на другой без особых усилий. Роберт не понимал, зачем строить такие кварталы. Но ответ был очевиден: экономно. В домах-кубиках помещалось много людей. Коммунальные квартиры, отдельные апартаменты – неважно, чем ближе дома друг к другу, тем больше их можно построить. Бесчисленное количество серых, безликих зданий, которые через пару десятков лет покроются грибком и мхом. По фасаду пойдут первые трещины, в которых можно будет увидеть тонкие ручейки после дождя. В подъездах облезет праздничная краска, уступив место повседневности. Шершавые ступени по-прежнему будут принимать своих хозяев, а треснувшие перила оставлять занозы в коже непредусмотрительных людей. Но в этих коробках будет жизнь. Ей неважно, сколько у нее этажей и пролетов, как много квадратов и дверей. Роберт в душе мечтал об этом совершенно обывательском существовании. Но что-то внутри противилось, говорило, что оно погубит его, сделает такой же серой массой, как на соседней улице. Но разве это не счастье: иметь теплую постель и спокойствие?
