Ах, Люся, Люся! Как она искренне, отчаянно завидует Тамаре! Вчера она все-таки добилась своего, и вот я здесь. Я здесь и совершенно не понимаю: зачем и почему? Почему у меня опять не хватило вчера сил и воли стукнуть по столу и сказать ей, объяснить, втолковать? Может, я ее пожалел? В последнее время я что-то часто стал с ней соглашаться. Не потому, что она права. Нет. Потому, что я чувствую, как ей тяжело, понимаю и вижу: она на пределе. Словом, что там говорить… Я здесь, позади Левки, в его машине и наконец понял, в чем дело. Молчим. Мотор ревет. Черные кожаные перчатки на руках Левки поблескивают застежками. За ветровым стеклом начинается дождь.
Длинным меня прозвали в институте. Когда-то, лет десять назад, мы с Левкой учились на Узловой в институте, играли за факультет в баскетбол и были отлично сыграны. У меня было 192 сантиметра роста, я играл центрового, а Левка разыгрывающего со своими 165. Он был маленький, юркий коротышка, каким и должен быть разыгрывающий, потому что преимущество его не в росте, а в прекрасном видении поля и в умении вовремя отдать пас. Левка прекрасно видел поле. Играть с ним было одно наслаждение. Он был лучшим разыгрывающим института. Вообще он всегда и везде был лучшим, потому что отлично видел расстановку сил, слабые места соперника и сильные свои. Он всегда сочетал в себе гибкость и настойчивость, доходящую до грубости, но, самое главное, он постоянно в течение всех сорока минут видел, на кого можно в этой игре играть, а на кого не стоит. Он нюхом чувствовал, у кого «пошла» игра. А в баскетболе это главное.
Левка насвистывает, включает «дворники». Дождь усиливается, но скорости мы не сбавляем. Левка смотрит вперед, исподлобья, крепко вцепившись в руль черными гоночными перчатками без пальцев. Начинается ливень.
Ну, что ж… Вот и опять мы вместе: Левка и Длинный, Длинный и Левка… Когда-то друзья, беспредельно преданные баскетболу. Опять вместе… Теперь — в его собственной машине. Что мне нравится в Левке, так это его подчеркнутая демократичность. Другой бы на его месте давно перестал со мной канителиться. А он нет. У него хватает времени выслушать жену старого друга, посочувствовать ей и даже обещать помочь. И помогать. Левка в душе всегда считал и считает, что я тюфяк. Способный, может быть, очень способный, но… Только руками приходится разводить. Меня, например, оставляли в аспирантуре, а я пошел по распределению. («Ах, эти твои вечные идиотские проблемы!») Мне хотелось все пощупать своими руками. Пощупал. Прошло десять лет. Объективно результаты налицо. «Ты щупай, щупай, — говорит иногда мне Левка. — Я посмотрю на тебя еще… Может, что и нащупаешь…»
