Ни того ни другого Межирову дано не было. И его – третий – путь не миновал бездны.
Тревожное ощущение близости этой бездны появилось у меня при чтении его лучших маленьких поэм: «Alter ego», «Прощание с Юшиным», «Бормотуха». Особенно – последней.
Но, прежде чем пояснять свои ощущения, расскажу небольшую историю, связанную с «Бормотухой».
В тот день после затянувшегося литературного разговора, которые Александр Петрович очень любил (не сублимация ли? – статей он практически не писал), я остался ночевать на даче Межирова в Переделкине. За полночь пришел Евтушенко.
Увидев меня, он спросил:
– Ты смотрел вчера телевизор – «Альманах “Поэзия”»?
Я честно ответил, что не смотрел, и надолго потерял для Евгения Александровича всяческий интерес. Он повернулся к хозяину дачи:
– Что ты там нес? Это же чистая клиника! Кому нужно знать о твоей внучке Анне? Я только что из Беловежской Пущи – беловежские крестьяне тебя не поняли! – чувствовалось, что это был главный аргумент.
– Или произносил «Индия…» и замолкал на полминуты! Ты понимаешь, что такое полминуты экранного времени? Но хуже всего были твои стихи. – И Евтушенко что-то прочитал на память.
– Я р-рад, что ты их сразу запомнил! – наконец вставил слово Александр Петрович.
– Не обольщайся, я запомнил не все. Принеси, у тебя наверняка перепечатано. И дай водки!
– Я с тобой пить не стану.
Тем не менее Межиров пошел, громко топая, наверх – в бильярдную, где у него, очевидно, хранились и стихи, и водка. Во всяком случае, вернулся и с тем и с другим.
Евтушенко, по-старушечьи водрузив на нос модные узкие очки в металлической оправе, буквально схватил рукопись и, быстро налив себе и мне водки, начал читать. При этом комментировал каждое стихотворение, передавал мне листки и интересовался, согласен ли я с его мнением, большей частью нелицеприятным. И я иногда соглашался.
Читая один листок, Евтушенко вдруг прослезился.
– Ага, задело! – воскликнул Межиров. Я его раньше никогда таким не видел: огромные глаза горели, лицо покраснело, как будто пил он, а не мы.
– Ты это про Галю…
– Узнал! – торжествовал Александр Петрович.
Чувствовалось, что у двух этих людей очень близкие и сложные отношения.
Наконец, Евтушенко дошел до стихотворения, где были такие строчки:
…И, помавая шеей лебединой,
В другом салоне и в другой гостиной,
Вприпляс рыдала, – глаз не отвести,
Зовущая Цветаеву Мариной,
Почти в опале и почти в чести.
– Ну а Беллу ты за что? В Белле есть Бог!
– В Белле Бога нет.
