Две страны: одна – ненастоящая
Собственно, в Болгарию меня обменяли. В СССР на три месяца изучать русский язык и начинать переводить современную советскую поэзию молодых отправили молодого болгарского поэта Димитра Христова. А в Болгарию изучать болгарский и переводить – меня. Я мог себе это позволить, потому что как раз закончил диссертацию по прикладной математике (задача принятия решений, в обыденной жизни для меня зачастую неразрешимая) и ждал защиты.
В Софии мне назначили какую-никакую стипендию и поселили в общагу на краю города, где обитали в основном студенты из Нигерии.
Света в коридорах общаги не было. И своих соседей я различал, только если они улыбались. Если нет, во тьме двигалась другая тьма, на которую я иногда наталкивался.
В моей комнате было разбито все: оконные стекла, зеркало, люстра. Зато почему-то стояло пианино «Август Фёрстер» в прекрасном состоянии. Я сыграл на нем «Сердце красавицы» до того места, где выясняется, что оно склонно к измене, расстроился и навсегда закрыл крышку.
Болгария показалась мне страной ненастоящей. Вместо наших монументальных граненых стаканов в забегаловках и автоматах с газированной водой здесь всюду и пиво, и кофе наливали в пластмассовые сосуды разной вместимости, которые в СССР тогда просто не производили. В их писательский клуб можно было пройти безо всякого писательского билета. В дорогих ресторанах в холодном конце октября сидели в дубленках. А главное – когда я вечерами проходил мимо мавзолея Димитрова, часовые, прислонив винтовку к стенке, подходили ко мне за сигаретами! Если бы наш стоялец у Мавзолея Ленина сделал что-то подобное, как вы думаете, к чему бы его присудил трибунал?
В общем, получив первые впечатления от Софии, где больше всего меня привлекли русские книжарницы, я затосковал по родине. И как-то уже не очень понимал, для чего я здесь так надолго. Но тут в Софии случилось событие, громко названное Всемирным слетом писателей, хотя участвовали в нем исключительно представители соцстран и леваки с Запада и из третьего мира. Я узнал, что в нашей делегации будет Вознесенский, и обрадовался. Но сразу в суете помпезного открытия слета встретиться мне с ним не удалось. Его разрывали на интервью. И уже на следующий день в болгарской литературной газете появилась большая беседа с Андреем Андреичем, где, отвечая на вопрос о молодых талантливых в России, он назвал в их числе и меня. Причем о том, что я в Болгарии, Вознесенский не знал. Но помог! Сразу после публикации этого интервью меня переселили из нигерийской общаги в комнату с шелковыми обоями в центре Софии, где средних лет энергичная хозяйка квартиры считала своей обязанностью готовить мне по утрам душистый кофе по-турецки. Когда позже я рассказал об этой метаморфозе Вознесенскому, он смеялся.
