Последнее его место работы оказалось тоже здесь, но уже в «Новой газете», в которую мы с ним пришли почти одновременно. Точнее я – на пару месяцев раньше. В «Литературке» тогда (1996 год) Юре становилось все теснее – его материалы казались начальству газеты «уж слишком». И однажды он сказал мне: «Слышь, скажи Мите (имелся в виду главный редактор “Новой”. – О. Х.), что я готов пойти к нему первым замом».
…Когда-то мой нынешний кабинет был его кабинетом. Переехав, я почему-то не выбросил многие ему самому уже не нужные бумаги. Что-то предчувствовал? Вряд ли. А еще в одном ящике стола до сих пор лежат письма Юрке – лужицы, оставленные тем потоком, который обрушивался на него и в Думе, и в газете.
Тридцать с лишним лет назад ему в руки попало письмо и с моими стихами. Ответом были: сначала совершенно неожиданная – первая в Москве – публикация в «Алом парусе» (сейчас бы сказали: страничке для тинейджеров) многомиллионной тогда «Комсомолки», а потом – его короткая записка с предложением приехать в Москву и прийти в «Алый парус» и с удивительным словом «спасибище» (это за стихи-то!) в конце.
С этой записки и началась моя московская да и литературная жизнь. Благодаря Юрке я познакомился со Слуцким, Вознесенским и Ароновым. И – о! – как окрылило меня их благословение… Но важнее другое. Благодаря Щекочу тогда, семнадцатилетним, я увидел совсем другие масштаб и способ жизни.
А больше всего меня поразил он сам: всегда в кожаной «журналистской» куртке, стремительный, остроумный… И очень теплый. Я даже стишок о нем сразу же сочинил:
В нем главное не то, что он всегда в кожанке,
как юный комиссар времен дорожных смут,
а то, что говорит так быстро и так жарко –
его и не расслышат, а все-таки поймут…
А заканчивалось так, несколько пафосно:
И если скажут мне, как одарят советом,
что он уже не тот: смирился и затих, –
я не поверю им, наивным людям этим.
Я не поверю им, покуда верю в них.
Однако действительно – не смирился и не затих.
…Однажды, когда я в очередной раз приехал в Москву, а Щекоча в ней не оказалось – исполнял священный долг перед родиной под Ростовом, – мне вдруг стало ясно, что без него Москва – совсем другой город. Как будто какая-то очень важная тема из симфонии исчезла.
То же самое произошло и летом 2003-го.
Но тогда-то, в конце семидесятых, еще можно было хотя бы не в Москве попробовать увидеть Щекоча. Что мы с Ленькой Загальским, работавшим под Юркиным началом и, конечно, тоже его другом, и решили немедленно сделать.
