— Не надо, — шепнул Грибов. — Я понимаю. Работай, сколько захочешь. Обещаю не лезть ни в какие дела, даже если эти женщины из семидесятых в гостиной будут предлагать тебе вступить в коммунистическую партию.
Надя рассмеялась, закрыв рот ладонью:
— Да ну тебя. Ещё шутит…
Это была неуклюжая шутка, и они оба понимали в чем её суть.
Грибов помог Наде отнести кружки с чаем в комнатку под лестницей, а затем вернулся в кухню.
И вот теперь можно спокойно выпить кофе и выкурить последнюю на сегодня сигаретку. Последнюю, Грибов, без вопросов.
Маше почему-то снится больница. Острые и резкие запахи. Бледный свет. Кафельный пол. Гулкий перестук чьих-то каблуков. Одна лампа под потолком мигает. Синие стены. Плакаты: «Профилактика гриппа», «Здоровый малыш», «Кто такой клещ!».
Чешутся плечи и лодыжки. На них какие-то тёмные пятнышки. Язвы или укусы клопов. Как-то у них в квартире завелись клопы. Отчим изводил их химикатами несколько месяцев, да так и не победил до конца.
Тени вокруг. Люди в белых халатах. Чувствуется грусть, неопределенность происходящего.
Мама и папа думают, что всё безнадежно, — неожиданно говорит Наташа. — Они не верят, что я выживу. Так бывает.
Голос звучит внутри головы, где-то за ушами. Маша физически ощущает отголоски звуков, кружащихся в сознании. Вздрагивает от неожиданности. Мысли вдруг делаются вязкими и липкими. К ним тут же приклеиваются другие мысли. Чужие.
Наташа появляется у стойки регистрации. Она — призрак или что-то вроде того. Маша таращится на неё, не в силах поверить, что это сон. Слишком уж реалистично.
Наташа не живая, а будто нарисованная множеством небрежных карандашных линий. Если присмотреться, то можно заметить, что линии эти дрожат и шевелятся. Словно струи воды, образующие силуэт.
Нет тени. Босоногая. Волосы растрепаны. Обнаженная. Кожа покрыта крупными мурашками.
Дрожит, переплетается линиями.
Верное определение — сотканная из воздуха. Невероятное зрелище. Не страшное, а завораживающее.
Маша, не обязательно говорить вслух — произносит Наташа внутри головы. — Просто думай.
О чем?
О разном.
Маша видит редкие красные линии, сползающие с Наташиной головы. Эти линии похожи на змей. Глаза у малолетки чёрные, бездонные. Щеки, подбородок, шея — в крови. Тугие темные капли вытягиваются, срываются и, обретая свойственную крови тягучесть, падают на пол. Кафель в пятнах крови.
В реальности Маша, конечно, радовалась тому, как чудесно вышибла из Наташи дух. А здесь вдруг пришла горечь. И когда это она успела превратиться в монстра? Когда обнаружила в себе столько черноты и грязи? Неужели можно оправдать насилие насилием?
