В этом году компания процветала, разрастаясь на дрожжах военных заказов, а налоги подскочили, так что разница между истинной суммой и той, что указана в официальной декларации, получится огромной, больше миллиона долларов. "Маршалл и Кь" платили ему сорок тысяч в год. Он этих денег стоит, подумал Нелсон.
Десять сорок семь. Роберта нет. Цифры начали прыгать перед глазами, и Нелсон отложил бумагу. К тому же талия Нелсона увеличивалась за год на дюйм, с пяти утра он мучился бессонницей, постоянно ощущал свой возраст неудивительный итог пятидесяти лет жизни, большая часть которой прошла за письменным столом.
Дверь распахнулась, и вошел Роберт в новенькой лейтенантской форме, с чемоданом из сыромятной кожи, подарком Нелсона.
- Пора в путь-дорогу, папа, - сказал Роберт. - Армия Соединенных Штатов ждет меня не дождется.
Они улыбнулись друг другу, Нелсон снял с вешалки элегантную серую шляпу, аккуратно надел ее перед зеркалом.
- Я боялся, что ты опоздаешь, - сказал он, слегка поправляя поля шляпы.
Роберт любовался из окна Нью-Йорком: город сверкал в утренних лучах летнего солнца, здания громоздились друг на друге, точно цукаты на торте, гладкая голубая лента Гудзона терялась среди холмов Нью-Джерси.
- Боже мой, боже мой... - пробормотал Роберт. - Как здесь, должно быть, здорово работается! Прямо хоть садись и пиши Девятую симфонию, папа.
Нелсон улыбнулся, взял сына за руку.
- Мне здесь не до Девятой симфонии.
Он с удовольствием поднес бы Робертов чемодан до лифта и уже потянулся взять его, но Роберт, заметив это, молча перебросил чемодан в другую руку.
В лифте они ехали с хорошенькой темноволосой женщиной в нарядном черном платье, которое сидело на ней, как на манекенщице, хотя и не каждой манекенщице удается выглядеть столь эффектно. Она, видно, только что сделала прическу, и смелая элегантность сочеталась в ней со зрелой красотой. Нелсон заметил, что женщина с явным одобрением взглянула на его рослого сына - стройного, плечистого, сознающего, как он хорош в своем новом темно-зеленом лейтенантском френче с горделивой золотой полоской на каждом плече.
Роберт улыбнулся про себя, тоже отметив сдержанный одобрительный взгляд: ему было приятно, что на него так смотрят, и одновременно он стыдился этого своего самодовольства.
- Когда-нибудь, - сказал Роберт, когда они вышли из лифта и, потеряв женщину из вида, пошли в сторону Пятой авеню, - когда-нибудь, папа, человека будут судить за одни только мысли, которые проносятся в его голове.
