Записки старшеклассницы | страница 7
— Лермонтов сам жил с богатыми, в том же обществе, что и Печорин. Вот он и не верил доброте, боялся ее. Это помогало оставаться злым, насмешливым с «надменными потомками». И еще, говоря современным языком, он был «трудновоспитуемый, из неблагополучной семьи».
Она скомкала свой листок.
— Вот и все.
Лицо Иконы было непроницаемым, как у настоящей иконы, а Мар-Влада спросила, кто хочет выступить.
— Нет, Печорин был молоток! — развязно сказал с места Сенька и замолчал, и мне захотелось его встряхнуть, как часы, когда они внезапно останавливаются.
— А добрые — они вредные, привяжутся со своей добротой, как пиявки…
— Доброта — идеализм! — выкрикнула Галка.
И все сразу загалдели:
— Максим Максимович добрый, но неразвитый.
— Печорину скучно с малокультурным…
— Чушь, главное — характер!
— На добрых всегда воду возят.
— А у Максима Максимовича не было характера?
Я вскочила и сказала, что Люба не права, что Максим Максимович — царский служака, он горцев за людей не считал, ведь в Казбича он велел стрелять обманом, и прав Лермонтов, что не доверял его доброте…
Тут я посмотрела на Сороку и увидела, что он улыбался «материнской улыбкой»; я чуть его не треснула, запнулась, и тут раздался звонок. Никто не хотел расходиться, а Мар-Влада сияла: она очень любила, когда урок вызывал спор.
А когда я зашла в учительскую на перемене за журналом для нашего чертежника, я услышала, как Икона ей говорила:
— Интересно было, как в цирке, хотя не стоит пренебрегать методикой классического урока…
Мар-Влада усмехнулась:
— Ничего, иногда нужен и «зигзаг», как в диете…
Я не поняла, а сейчас спросила маму, она ведь увлекается у нас всякими диетами. И она сказала, что зигзаг — когда долго ничего вредного не ешь, а потом вдруг наедаешься — наплевать на советы врачей. А при чем тут литература?
Поэтому, назло ей, напишу вправду три сочинения. Только надо придумать, что писать. К примеру, что я могу сообщить о собственном отце? Наверное, надо его расхвалить. А если я вижу его недостатки?
Нет, конечно, я его люблю, а раньше так любила больше всех на свете, хотя видела редко. Может быть, поэтому? Ведь еще Пушкин писал: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей…»