Записки старшеклассницы | страница 29
Странно, что она, как и мама, огорчается, что у меня нет подруг. Но мне надо от людей или все, или ничего. Я не могу делить свою подругу с другими.
Мне вдруг захотелось, чтобы Мар-Влада прочла мои записки. Я даже ей предложила. А она возмутилась:
— Не хочу. Если ты пишешь для других — это позерство, фальшь, а если для себя — так спрячь личное от посторонних…
— Но иногда хочется поделиться…
— Лучше береги душу, нет ничего унизительнее бабской болтливости…
Все-таки странно: мама только и мечтает сунуть нос в мои записки. А Мар-Влада добавила:
— Душевная опрятность, сдержанность для меня так же обязательны, как и физическая. Не понимаю людей, которые из своих личных чувств устраивают ярмарку для развлечения прохожих.
— А как же поэты? — спросила я.
Она усмехнулась.
— Излишняя детализация меня коробит и в поэзии. Пушкин был целомудрен в серьезном, дурачился он лишь в тех случаях, когда женщины этого заслуживали…
— А Маяковский?
— Ну, здесь еще бережнее поэт относился к любимой женщине.
Я походила по ее комнате, полистала книги. А ведь я о ней ничего не знаю. Слышала, что она была замужем, разошлась, что работает инспектором и ведет у нас в школе два класса. А ведь она еще не совсем старая, чем же она живет, когда остается вечерами одна?
Неужели книгами?! Одними книгами?
Но вот как не делать ошибок в личной жизни, если не советоваться?! И вообще мне бы хотелось все узнать о Мар-Владе, как об Инне, но такие женщины никогда о себе не говорят. Вот я пыталась у мамы узнать, как, когда, где она с папой познакомилась, в каком платье была, что подумала, а она отмахнулась:
— Не помню…
Кто же должен передавать дочерям опыт, если не мать?!
Я слышала, что есть теперь книги об отношениях между мужчинами и женщинами, без глупостей, их врачи пишут, но как их достать? Девчонки принесли как-то на историю книжку Нойберта о немецкой семейной жизни, так Икона увидела, подняла такой крик, Маришкину чуть из школы не исключили. А разве лучше, когда девчонки шушукаются и анекдоты на ухо друг другу рассказывают?! Меня они дразнят «недотрогой», мне противно это слушать, но я всегда вспоминаю одну девочку из лагеря. Было нам тогда лет двенадцать. В палате стали соседки всякую чушь нести, а она так спокойно и скажи:
