– В настоящий момент нам необходимо узнать, куда отправить тело умершей, – повторил он. Как будто часики тикали, и он пытался меня поторопить. – Многие планируют такого рода вещи заранее, – добавил он (о-как-заботливо).
Когда я сказала ему, что ничего не понимаю – я что, должна была обратиться в похоронное бюро, даже если не планировала похороны? – он с раздражением вздохнул, подобно тому, как вздыхает кассир в супермаркете, когда сканер не считывает код с банки зеленого горошка. И сообщил, что по закону не может рекомендовать мне какие-либо бюро – ему положено соблюдать нейтральную позицию, – а потом предложил перезвонить, когда у меня появится ответ на его вопрос.
В тот день я узнала, что «без признаков жизни» – это эвфемизм, заменяющий слово «мертвый», а коронеры не приезжают на вызовы просто так.
Телефон звонил в похоронном бюро Питера Сэвиджа, а я никак не могла придумать, как сформулировать свой вопрос. Я не была уверена, что могу просто заказать необходимые для погребения услуги, как в каком-нибудь магазине на диване, к тому же я сомневалась, возьмутся ли они вообще за мое «дело» – особенно с учетом моего ограниченного бюджета.
К счастью для меня – то ли от жалости, то ли от жадности, то ли из чувства долга, – в похоронном бюро Питера Сэвиджа мне сразу же предложили к ним приехать.
Приятная пожилая пара управляла этой конторой. Они встретили меня, налили стакан воды. Каролина говорит, что я была настроена решительно и ничего не хотела – «никаких похорон, только кремация». По ее словам, им такое решение показалось странным, но я не удивлена. Хотя ничего не помню.
В памяти осталось другое: когда пришло время выбрать урну для праха, мне вручили нечто напоминающее каталог магазина JCPenney, но только с товарами для смерти, а не для жизни.
– Нет, спасибо, – ответила я. – Меня устроит любой сосуд.
– Разумеется, мы сумеем что-то подобрать, – настаивали они.
Я оставалась непреклонной. Я не была готова принимать подобные решения. Мое замешательство усугубляли финансовые сложности, спровоцированные всей этой ситуацией. Что я могу подобрать, когда у меня нет денег?
– Мы помним, как умер ваш отец, – мягко сообщили они.
Я навострила уши.
– Вы им тоже занимались? – спросила я, снова не зная, как говорить о смерти.
– Да, мы сделали все необходимое.
Я тоже помнила его уход. Я училась тогда в седьмом классе. Сперва он думал, что у него грыжа. Мама криками гнала его к доктору, но у него была просрочена медицинская страховка. Он все откладывал, откладывал, откладывал и откладывал, пока в один солнечный июньский день не предложил мне проехаться вместе. В этом не было ничего необычного – мы все делали вместе: выполняли мамины поручения, ловили мух, наблюдали за оленями, покупали мороженое в вафельных рожках. Мы часто ездили на велосипедах, играли вместе в ракетбол и на автоматах или катались на машине. Каждый раз, проезжая под каким-нибудь мостом, мы жали на сигнал. Такая была у нас традиция. Отца не волновало, что мост мог оказаться столь же длинным, как Лихайский тоннель: он сигналил до тех пор, пока мы не выныривали на свет. Меня всегда восхищало его нежелание играть по правилам.
