С раннего детства мальчик испытывал необъяснимую тягу к молоку и йогурту, ему постоянно хотелось сыра или творога, а от сливок и крема он просто голову терял — вот почему кормилица всегда держала полдюжины коз и корову, чьё молоко предназначалось исключительно для мальчика.
Аделе, одетая во всё чёрное, не выходила из спальни. Она не хотела видеть сына. Бруне она регулярно выдавала бархатный мешочек, полный золотых монет, повторяя одно и то же:
— Держи, Бруна. Умоляю тебя, заботься о маленьком уродце. Пусть у него будет всё необходимое.
— Да, госпожа, но больше всего ему необходима мать…
Тогда Аделе прижималась лбом к стеклу и вздыхала:
— А мне больше всего нужен его отец. Старуха предупреждала. Этот ребёнок — дитя тоски и страха. Я знаю, тоска и страх белого цвета. Они могут проглотить весь мир целиком, так что не останется ничего, кроме белизны. Они как снег, который укрывает землю. Вот почему мой малыш родился таким белым. Но если бы я дала старухе слово… что было бы тогда? Мой муж бы вернулся? А может, ведьма поколдовала бы и наш ребёнок… стал нормальным?
Мальчика так и не крестили, потому что были уверены — долго он не протянет. И все, за исключением Бруны, называли его просто Мальчик Йогурт. Когда Бруна и ребёнок оставались одни, она одаряла его разными именами, услышав которые он смеялся.
— Иди ко мне, моя запеканочка! Вкусная моя рисовая кашка! Сладенький ты мой творожок! Сливочки мои! Молочный киселёк!
Иногда она называла его Даниил — или Дан: так звали дедушку Бруны, пастуха. Это был добрый человек с большим сердцем. Бруна надеялась, что у Мальчика Йогурта тоже будет доброе сердце. Так оно и вышло. Мальчик Йогурт рос мечтательным и робким. Он мог часами смотреть в окно или сидеть на дереве, будто бы чего-то терпеливо ожидая. И не было в мире сердца добрее и жалостливее, чем сердце Мальчика Йогурта.
Постепенно не только Бруна, но и остальные обитатели замка — работники, пастухи и ремесленники — привязались к Мальчику Йогурту. Они частенько заглядывали в домик Бруны. Под тем или иным предлогом — принести вязанку дров, кусочек пирога, а то и белую сипуху или зайчишку, пойманного в лесу, — они приходили к малышу, усаживались перед ним и рассказывали ему свои горести и печали.
Мальчик Йогурт слушал молча, боясь лишний раз вздохнуть. Но, облегчив душу, гость с удивлением замечал, что мир стал лучше, добро существует, а мелкие горести подобны непогоде: унылые и неотвязные, как осенний дождь, яркие и сокрушительные, как летняя гроза, они рано или поздно проходят. А потом над головой вновь распахивается синее небо, где найдётся место для всякой птицы, а то и для всей стаи сразу.
