После этого Совет Народных Комиссаров постановил: «Условия мира, предлагаемые германским правительством, принять и выслать делегацию в Брест-Литовск».
Ответ советского правительства на германские условия доставит в ставку Гофмана В. А. Баландин.
Красную республику загораживал спасительный мир.
Сокольников тоже подробно сообщает о тех беспокойных днях:
«Уверенности в том, что мирное предложение будет принято немецким правительством, само собой разумеется, не было, и появление глубокой ночью на ленте аппарата Юза первых слов немецкого ответа с согласием на возобновление переговоров было для всех в большой мере неожиданным, тем более что задержка ответа, продолжавшееся движение немецких войск и взятие ими Пскова создавали с часу на час впечатление безуспешности мирного маневра.
Советская делегация, не доехав до Пскова ввиду разрушения железной дороги (ее разрушили уходящие остатки русских войск. — Ю. В.), перегрузилась на дрезины и, наконец, последнюю часть пути к немецким линиям проделала пешком поздно вечером. Командование передовых (немецких. — Ю. В.) частей, не осведомленное о возобновлении переговоров, было в большом недоумении и первоначально не знало, что делать с делегацией, явившейся таким странным и неожиданным образом. Немецкие солдаты оправдывали наступление необходимостью освобождения от русского гнета окраинных народностей…»
В Брест-Литовске советской делегации было заявлено, что «до подписания договора наступление будет продолжаться». Очевидно, чтобы меньше было слов за столом переговоров.
Нет, действия Троцкого не были пустым актерским жестом, хотя театральность Льву Давидовичу не была чужда, более того — он к ней пристрастен, но к театральности умелой, высокого полета. В данных же обстоятельствах явно было не до театральности; как говорится, не до жиру — быть бы живу.
Действия Троцкого определялись марксистским анализом, точнее, доктринерским следованием букве теории. Это буквоедство вообще свойственно русским последователям Маркса. В этом они усматривают верность марксизму и чрезвычайно гордятся своим догматизмом. Только Ленину как святому и непогрешимому было дано право «творчески» домысливать марксизм, то есть отходить от буквы его и кое-что изменять. Но это — Ленин!
Впрочем, он на это ни у кого не спрашивал дозволения, а действовал сообразно необходимости. И впрямь, власть надо удерживать, при чем тут правила?..
По всем прогнозам, революции в России должна сопутствовать революция европейская, а их — увенчивать мировая революция, эдакий вселенский пожар. Троцкий, как и всякий большевик, исповедовал марксизм. В подобных условиях подписание договора, да еще грабительского, представлялось нелепостью, вот-вот европейский пролетариат сметет угнетателей. Зачем же тогда напяливать на себя хомут, зачем унижения? Не сегодня-завтра всех этих гофманов поставят к стенке. И Троцкий объявляет: ни войны, ни мира! Как можно подписывать подобный мир? Но и войны не будет, армия распускается.
